Исландская карта. Русский аркан - Александр Громов

— Но только у гейши искатель иных утех, кроме музыки и приятной беседы, скорее всего их не получит. — Посланник словно бы не заметил выходки молокососа. — Публичные дома существуют здесь вполне официально, но к харчевням, как правило, отношения не имеют…

— А что же гейши?

— Это профессия, и очень непростая. Игре на сэмисэне, приятной беседе, а главное, неподражаемому изяществу японские девочки учатся с самых ранних лет. Советую вам, господа, различать гейш и публичных девок. Уж если на то пошло, в Токио существует целый квартал публичных домов — Ёсивара, — и никто не называет его обитательниц гейшами.

— Господа офицеры, стыдно! — сердился Пыхачев. — Мы представители великой державы, а не какие-нибудь жеребцы! Что о нас подумают!

— Покажем себя меринами — подумают еще хуже, — не унимался Свистунов.

— Господин мичман! Извольте покинуть кают-компанию! На берег вы сойдете в последнюю очередь!

— А правда ли, что их рисовую водку… как ее… саке пьют в подогретом виде? — спросил Фаленберг.

— Истинная правда, но только саке отнюдь не водка. Алкоголя в нем не больше, чем в виноградном вине. Да, внимание, господа! Пить после саке крепкие напитки никому не посоветую — эффект чудовищный…

— А правда, что в японские дома нельзя входить в обуви?

— А правда, что кукиш у японских женщин означает совсем не то, что у наших?

— А правда, что…

Вопросы сыпались на бедного Посконникова картечью. В иной ситуации консул Российской империи и не подумал бы искоренять невежество соотечественников. Но при цесаревиче трусил и позволял мичманишкам и лейтенантикам терзать себя, словно мелкую сошку.

Аристид Тимофеевич в нетерпении притоптывал ногой: мало визита цесаревича, который еще не спроважен в Токио под ответственность Корфа, так на голову консула свалилась еще и баркентина с матросами разбойного вида! Чего доброго, натворят на берегу таких дел, что придется извиняться перед губернатором. Посконников предчувствовал несколько дней нервотрепки.

— Дайте команде отдохнуть, а затем отправляйтесь во Владивосток, — сказал Лопухин Кривцову. — Но прежде свяжитесь со мной. Откровенно говоря, у меня еще есть виды на это судно… Вот вам деньги, закупите угля, провизии и выдайте команде по сто рублей каждому. Да, чур, не вдруг! Сейчас раздайте понемногу, а остальное — в России. Японцу сразу сто рублей, но так, чтобы никто из команды не видел.

— Само собой, — сказал Кривцов. — Понимаю. А откуда деньги? Консульские?

— Мои.

— Но как же-с… Простите, мне неловко… Я не могу…

— Пустое. Я их в карты выиграл. Знаете пословицу «не дорого досталось — не больно жаль»? А верных людей надо награждать, причем сразу после дела. Когда еще наши российские бюрократы перечислят призовые деньги за судно… Берите же!

Кривцов взял. Денежная сумма, выигранная у цесаревича, сильно полегчала, что нимало не озаботило графа. Вспомнив о своем намерении как-нибудь невзначай вернуть деньги проигравшему, Лопухин только хмыкнул: что за странная фантазия! Деньги должны служить делу. А цесаревич пусть радуется тому, что еще жив каким-то чудом!

Ступив на борт «Победослава» и обнаружив висячий замок на своей каюте, а внутри оной — мамаев разгром, Лопухин имел беседу с Розеном и Враницким. Выспрашивал, допытывался, заставлял припоминать мельчайшие подробности и ничего не добился. И без того было ясно, что на борту есть враг, но кто он? Покрыто мраком. Есть более подозреваемые и менее подозреваемые. А главное, почему враг до сих пор не убил цесаревича? Не было шанса? Бабушкины сказки, быть того не может.

Или в цепочку умозаключений на основе скудных фактов вкралась маленькая, но решающая ошибка?

Наедине с самим собой Лопухин мог признать: некоторые натяжки в умозаключениях все-таки имелись. Да и как им не быть? Откуда, например, взялась версия о наличии заговора ультрамонархистов? Только из логики. По всему — не могло не быть такого заговора. Яркая в своем роде личность цесаревича способна породить заговор не только среди ультрамонархистов, но и среди обыкновенных патриотов.

Услыхав, что цесаревич жив, Лопухин вслед за бурной радостью испытал небольшое разочарование: неужели он ошибся и никаких заговорщиков в команде «Победослава» нет? Но перевернутая вверх дном каюта вернула все на свои места. Версия попытки кражи не выдерживала критики. Кто-то пытался взломать несгораемый шкап ради бумаг, а не ради денег.

Кто? Чего он ждет? Что собирается предпринять?

Три вопроса. И ни одного ответа. Пока.

В Токио ехали налегке, с ветерком. Барон Корф любезно пригласил графа в свою коляску. В присланных императорских экипажах разместились вместе с цесаревичем дворецкий Карп Карпович, камердинер и багаж, включая изрядный запас алкоголя. Японские лошади, низкорослые и неказистые на вид, тянули на удивление бодро. Впереди, по сторонам и сзади на рысях шла охрана — взвод императорской конной гвардии в мундирах европейского образца, высоких фуражках, с обыкновенными кавалерийскими саблями у левого бедра и карабинами через плечо.

Низкорослые всадники на низкорослых лошадях мигом воскресили в памяти маневры русской гвардии под Петербургом и парады на Марсовом поле. Кавалергарды и конногвардейцы — молодец к молодцу, богатыри! А выправка! А сверкающая амуниция! А рослые кони, по сравнению с которыми японские недомерки кажутся ни к чему не пригодными скотами! Но вслух граф выразил лишь следующее:

— Не надежнее ли было взять для охраны наших морских пехотинцев? Люди отважные, умелые, проверены в деле. Полковник Розен, поди, места себе не находит.

— Японцы этого не допустят, — довольно беспечно, по мнению Лопухина, ответил посланник. — Обратись я к ним с таким ходатайством — все жилы вымотают, а толку и на грош не будет. Вы их еще не знаете. Улыбаются, бесперечь кланяются, на всякую просьбу у них ответ «хай», то есть «да», а на самом деле их «да» ничего не стоит. Просто форма вежливости, означающая «я принял во внимание ваше глубокоуважаемое мнение». Никаких последствий. То же самое с извинениями. Японец говорит: сумимасэн, то есть «мне нет прощения», — и вы опасаетесь, что он прямо в вашей гостиной учинит над собой смертоубийство… Само собой, вы его прощаете и утешаете по мере сил. Он же при этом, по всей вероятности, над вами смеется: ну какая такая сеппука? Чего ради? Тоже форма этикета, ничего больше.

— Но позвольте! — От удивления граф отклонился от темы. — Неужели вы хотите сказать, что харакири — выдумка?

— Ничуть. Иногда доходит и до крайностей. Но чаще всего намерение совершить харакири — не более чем угроза. Ритуальное и «благородное» самоубийство вассала может выставить его господина в невыгодном свете. Возьмите любого самурая — каждый из них хоть раз прошел через это, а кто на должностях — те и по нескольку раз. Само собой, они знают, на что идут — ведь их господин может не только не остановить вассала, но и прямо приказать ему совершить самоубийство. Но в японской жизни без этого никак. Риск. Впрочем, сейчас такое варварство случается уже редко, но еще несколько лет назад…

— Но ведь самурайского сословия больше не существует, — не очень учтиво перебил Лопухин.

— Существует. Отменены самурайские привилегии — это верно, но сословие осталось. Вот эти всадники-гвардейцы — кто они? Все до одного самураи, причем из хороших семей. Верность их вне сомнений. Право, вы зря сомневаетесь в них. Они защитят цесаревича от покушения гораздо лучше любых других стражей. Дадут изрезать себя на кусочки, а долг исполнят. Изменить или струсить для них означает покрыть позором не только себя, но и поколений двадцать славных предков. А кроме гвардейцев, цесаревича будет охранять полиция. Прибудем в миссию — убедитесь сами. Надежнее охраны не бывает.

— Признаюсь, я не менее его императорского высочества удивлен тем, что резиденцией ему послужит русская миссия, а не какое-нибудь строение во дворце императора, — проговорил Лопухин.

— Еще одна местная специфика. Он же гайдзин, хотя и цесаревич. А микадо — живой бог, по мнению японцев. Тем более ему приходится считаться с этим мнением. Ему охотно поклоняются, но плохо повинуются. Его Японское Величество, впрочем, и не особенно настаивает. Он может каждый день выпивать по ведру саке, может не вникать в государственные дела — с точки зрения министров, это только к лучшему, — может приглашать во дворец женщин известного поведения — все это в порядке вещей, на это закроют глаза. Совсем иное дело — стереть колоссальную разницу между божественным микадо и наследником монарха варварской страны. Населения не поймет-с! А министры просто не допустят.