Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

Третий путь — достижение «полюбовного соглашения» с Западом на основе взаимного сокращения вооружений. Этот вариант среди прочих предлагался к осуществлению еще Максимом Литвиновым в конце Второй мировой войны и стал широко применяться после смерти Сталина. Никита Сергеевич Хрущев и Леонид Ильич Брежнев называли такой подход принципом «мирного сосуществования» и придерживались его, несмотря на все неудачи и провалы в советско-американских отношениях. Такая стратегия почти не отличалась от «реальной политики» Никсона — Киссинджера начала 1970-х гг. Целью этой стратегии было сберечь основные компоненты и атрибуты советской империи, в том числе стратегический паритет с Соединенными Штатами, зарубежных союзников СССР, влияние на коммунистические и «прогрессивные» группировки и сети за рубежом. По словам Черняева, в первые годы своего пребывания у власти Горбачев верил, что мирное сосуществование диктуется «здравым смыслом» и что социализм и капитализм «могут сосуществовать, не вмешиваясь в дела друг друга»{1148}.

Можно спорить о том, в какой мере та или иная стратегия могла быть реализована. Но мало кто обращал внимание на то, что Горбачев не проводил систематически ни одну из них. В то время как политики на Западе и его коллеги в Политбюро считали, что он остановил свой выбор на политике «мирного сосуществования» или решил взять «передышку», на деле он занимался чем-то совершенно иным — менее понятным и менее продуманным. Об отсутствии последовательного политического курса говорят задним числом и сторонники Горбачева, и особенно его критики, которые начали твердить об упущенной возможности для СССР пойти «по китайскому пути»{1149}.

Второе распространенное на Западе объяснение окончания холодной войны строится на тезисе о кризисе советской системы и неизбежности краха Советского Союза. Печальное состояние советской экономики и экологии, ухудшение качества повседневной жизни, так называемый брежневский застой наряду с назревающими глубокими проблемами многонационального государства — все это стало очевидным в 1980-х гг., особенно на фоне впечатляющего экономического развития США, Западной Европы и некоторых азиатских стран. В 1985 г. СССР мог считаться сверхдержавой лишь в военном отношении, но не в экономической, технологической и других сферах. При Горбачеве состояние советской экономики и финансов продолжало стремительно ухудшаться. Кое-кто с американской стороны, в том числе госсекретарь Джордж Шульц и ведущий эксперт ЦРУ Роберт Гейтс, считали, что советское руководство идет на односторонние уступки только под давлением углубляющегося внутреннего кризиса. Поэтому, считали они, США вовсе не должны идти навстречу Горбачеву, они должны воспользоваться слабостью СССР{1150}.

Советские источники подтверждают, что еще до прихода Горбачева к власти, при Андропове и Черненко, руководители советского государства осознали, что политика разрядки и обуздание гонки вооружений может помочь больной советской экономике. Горбачев, казалось бы, только развил эту логику, когда он начал говорить на Политбюро, что Советский Союз не выдержит очередного раунда гонки вооружений и должен любыми путями искать выхода из конфронтации с Соединенными Штатами{1151}.

В то же время объяснение окончания холодной войны как советской капитуляции под грузом внутренних проблем при ближайшем рассмотрении не вяжется с очень многими фактами и обстоятельствами. Тяжелейший экономический, финансовый и государственно-политический кризис начал стремительно развиваться в Советском Союзе только в 1986-1989 гг. в результате и под влиянием политики Горбачева, его действий в одних областях и пассивности, промедления в других. Два момента особенно бросаются в глаза. Во-первых, Горбачев не сумел создать опору своим реформам среди прагматических элементов единственного реально правящего класса СССР — партийно-хозяйственной номенклатуры. Вместо этого, начиная с 1988 г., он пытался вызвать к жизни новые политические силы и движения, одновременно отстраняя номенклатуру от управления экономикой и обществом и подрывая сам аппарат централизованного управления. Во-вторых, Горбачев, пока он еще был безраздельным хозяином авторитарного аппарата, не использовал свою громадную власть для проведения непопулярных, но совершенно необходимых финансово-экономических мер, прежде всего реформы цен и сокращения государственных субсидий. Вместо этого он способствовал стремительному демонтажу той самой авторитарной системы, которая давала ему фактически неограниченную власть. Все это породило в 1988-1989 гг. хаос и прогрессирующий коллапс экономики одновременно со стремительным обострением инфляции и бюджетного дефицита. Можно спорить, был или не был СССР безнадежно больным, но средства, предложенные Горбачевым для его «лечения», привели к быстрому ухудшению финансово-экономического состояния страны, пока оно не оказалось на грани полного развала{1152}.

До 1989 г., т. е. до начала радикальных политических реформ, Советский Союз еще мог сохранять внешнюю респектабельность, своего рода «потемкинский» фасад и с этих позиций договариваться с Соединенными Штатами о взаимной деэскалации напряженности и гонки вооружений. В 1989 г. эта ситуация в корне изменилась: предпринятые Горбачевым структурные реформы, ставящие цель отодвинуть партийный аппарат от управления экономикой и политической жизнью страны, привели в действие центробежные силы внутри советского общества, которые в итоге вышли из-под контроля Кремля. Возникла поистине революционная ситуация: кризисные явления приняли обвальный характер, буквально захлестнули и парализовали политическое руководство. Мировая и советская перестроечная пресса подробно освещала растущую в стране нестабильность. В результате СССР уже не мог вести себя на международной арене как сверхдержава. У Кремля уже не было не только желания, но и возможности оказывать помощь своим союзникам в странах социалистического лагеря. Утеряв почти все силовые позиции, советское руководство все более было вынуждено полагаться на добрую волю западных, прежде всего американских политических лидеров.

Есть и другие моменты, которые противоречат мнению о том, что кризис советской системы вынудил Горбачева покончить с холодной войной в невероятной спешке и на условиях Запада. Во-первых, поведение советского руководства на переговорах с США начало меняться еще в начале 1987 г., до того как начался финансово-экономический обвал. Во-вторых, Советский Союз при полной поддержке Горбачева и Шеварднадзе продолжал оказывать многомиллиардную помощь Кубе, Сирии, Эфиопии, Вьетнаму и другим союзникам в странах третьего мира. Эта помощь не прекратилась в 1989-1990 гг. и даже в начале 1991 г., когда советская казна была практически пуста{1153}. Американцы требовали от Горбачева, чтобы тот прекратил помогать Кубе, а некоторые московские радикально настроенные публицисты даже предлагали наладить отношения с врагами Кастро — кубинскими эмигрантами в Майами. Однако Горбачев на это не пошел, хотя подобные шаги могли бы принести ему политические дивиденды в США.

Многие на Западе, в том числе и ученые, убеждены, что СССР не подлежал реформированию и крах старой советской системы нельзя было предотвратить. Однако китайские реформы показали, что контролируемая трансформация послесталинской советской модели в авторитарное государство с рыночной экономикой была возможна, и не обязательно с сильными социально-политическими потрясениями. Разумеется, разговоры об упущенной возможности пойти по «китайскому пути» вряд ли корректны. В то же время заслуживает внимания то, с какой быстротой многие партийные аппаратчики, директора советских предприятий и хозяйственная часть коммунистической номенклатуры воспользовались приватизацией государственной собственности и встроились в капитализм в первые годы правления Б. Н. Ельцина. Одно это заставляет усомниться в утверждениях Горбачева о том, что партийная номенклатура не захотела «перестроиться» и выступила в роли «механизма торможения» перестройки. Один из аналитиков, симпатизирующих Горбачеву, признал, что партийная верхушка «была готова в любой момент послать весь этот марксизм-ленинизм к черту, если только это поможет сохранить иерархические позиции и продолжить карьеру, что она потом почти вся целиком и сделала»{1154}. Горбачев не захотел и не смог опереться на эти кадры, желающие и способные управлять экономикой и страной по-новому, в рыночной экономике. Вместо этого генсек-реформатор апеллировал к либеральной и националистически настроенной интеллигенции, которая быстро впала в радикализм и повернула огонь сокрушительной критики против самого Горбачева. В результате растущий саботаж недовольной и отставленной от дел номенклатуры, с одной стороны, и радикализм интеллигенции, с другой, быстро смяли тот политический центр, на который, по идее, хотел опереться Горбачев в своих реформах. И чем больше Горбачев терял поддержку у себя в стране, тем больше он зависел от признания и помощи руководителей стран Запада.