Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

Влияние Сталина и Горбачева на судьбу Советского Союза было исключительным. При этом вряд ли найдутся в мировой истории два государственных деятеля, занимавшие один и тот же пост и столь сильно отличавшиеся друг от друга. Сталин, действуя бесчеловечными, кровавыми методами, выстроил Советский Союз и его внешнюю империю. Вся политика Сталина была нацелена на создание великой державы. Его излюбленным методом действий было создание сфер влияния, наглухо закрытых от всяких внешних воздействий, прежде всего со стороны других великих держав. Затем он устанавливал полный контроль над этими сферами влияния с помощью террора, силы и угроз силы, политических манипуляций и шантажа — методов, отработанных впервые внутри Советского Союза. Горбачев, напротив, решительно отказался от угроз применения силы даже в тех случаях, когда речь шла о странах, где дислоцировались советские войска и через которые проходили важнейшие советские коммуникации. С необыкновенной щепетильностью он придерживался позиции полного невмешательства во внутренние дела стран Варшавского договора в Центральной и Восточной Европе. Когда Генри Киссинджер, находясь в Москве с визитом в январе 1989 г., осторожно предложил Горбачеву подумать о том, чтобы СССР и США совместно взяли под контроль возможное развитие событий в Европе, чтобы предотвратить всякие неожиданности, Горбачев, проповедующий «новое мышление», с презрением отмахнулся от этой идеи. В то же время Горбачев не спешил с выводом советских войск из Восточной Европы. Когда в октябре 1988 г. Шеварднадзе поднял вопрос: не пора ли убирать войска из Венгрии? Горбачев ответил, что «пока надо сокращать, а не убирать сразу». Он критиковал Хрущева за резкие и непродуманные сокращения армии. Уже через год Горбачеву придется пойти по этому же пути, но в гораздо большей, катастрофической спешке{1178}.

Западничество Горбачева

Сталин привил всей советской стране и своим подданным вирус шпиономании и крайней ксенофобии, подозрительности ко всему иностранному; в культурном влиянии Запада он видел смертельную угрозу для собственного режима. Сталин был нетерпим к чужому мнению, отличавшемуся от собственного, хотя нередко провоцировал свое окружение на «размышления вслух». Такие размышления в присутствии диктатора были крайне опасным делом. Малейший отход от утвержденной политической линии Сталин расценивал как недопустимое инакомыслие, как опасность утратить контроль над страной. Сталину было свойственно ожидать самого худшего от всех и каждого, он подозревал любых западных политиков и государственных деятелей, даже тех, кто шел навстречу СССР и подлаживался под советские интересы, в том, что они вынашивают коварные планы и плетут антисоветские сети. Горбачев, напротив, не испытывал ни грана ксенофобии или враждебности к Западу, западной жизни и культуре. Более того, ему нравилось общаться с гражданами капиталистических стран, он с уважением относился к западным политикам любых взглядов, а некоторых из них со временем стал называть своими личными друзьями. Он обладал поразительной способностью считать, что «все, что ни происходит, происходит к лучшему», и в отношениях с другими лидерами вел себя, исходя из принципов доверия, честности, сотрудничества и открытости к диалогу.

По мнению иностранцев, восхищавшихся Горбачевым, он стал первым советским руководителем, кто повел себя почти как западный политик. Тогда это явление, с учетом того, какой пост и в какой стране занимал Горбачев, мало кто сумел до конца осмыслить и оценить. Разумеется, за первые годы пребывания у власти он еще сохранял множество принятых в СССР политических и идеологических стереотипов относительно стран Запада, особенно, США. Но даже в то время, когда Горбачев все еще считал президента Рейгана, канцлера Коля и их коллег по НАТО противниками, он уже приступил к разборке железного занавеса, для начала разрешив избранной группе влиятельных интеллектуалов и чиновников свободно общаться с иностранцами, а затем открыв внешний мир для всего советского общества.

Наглядным примером западничества Горбачева может служить идея «общеевропейского дома». Вначале, в 1985 и 1986 гг., эту идею предполагалось использовать для того, чтобы вбить дипломатический клин между США и остальными членами НАТО. Однако уже к 1989 г. она вызвала в СССР общественную дискуссию и с легкой руки Горбачева стала восприниматься как синоним «возвращения в Европу» и нежелания жить в закрытом обществе сталинского типа. Приверженность общеевропейским ценностям легла в основу убеждений и многих действий последнего генсека{1179}. Правда, некоторые, например Сергей Тарасенко, помощник и единомышленник министра иностранных дел Шеварднадзе, усматривают в этом прагматический расчет. Он утверждает, что, начиная со второй половины 1988 г., «когда мы столкнулись с трудностями внутри страны, стало формироваться сознание того, что мы сможем еще продержаться какое-то время и даже сохранить статус великой державы, только опираясь на Соединенные Штаты. Мы чувствовали, что, отойди мы на два шага от США, и мы будем отброшены»{1180}.

Однако проект Горбачева не был просто сухим расчетом, а зовом сердца. Как отмечает Дмитрий Фурман, западничество Горбачева было неким комплексом зависимости, которым страдали многие образованные и даже не очень образованные русские. «Для всех советских людей, в том числе и для партийной верхушки, Запад всегда был предметом вожделения. Поездки на Запад были важнейшим статусным символом. Тут уж ничего поделать нельзя — это "в крови", в культуре». Кроме того, Горбачев наслаждался своей огромной популярностью на Западе, в том числе и в США. «Горбомания» в Америке возникла в результате взаимной симпатии, естественно возникшей между Горбачевым и американской публикой{1181}.

Черняев восхищается способностью Горбачева настраиваться на одну волну с собеседниками — будь то руководители западных государств или же простые граждане этих стран. Он пишет в своем дневнике об успехе Горбачева в налаживании дружеских отношений с канцлером ФРГ Гельмутом Колем. В конце концов, заметил он, «новое мышление» не было чем-то таким уж оригинальным или невиданным. Новым в нем было то, что советский руководитель, сам сформировавшийся в условиях советской системы и воспитанный советским обществом, смог так быстро освободиться от советской ментальное. В тот день, когда Черняев увидел, как Горбачев и Коль ведут между собой приятную беседу, он записал в своем дневнике: «Физически ощущаешь, что мы уже вступаем в новый мир, в котором не классовая борьба, и не идеология, и вообще не противоположности и враждебность определяют. А берет верх что-то общечеловеческое»{1182}.

Противники Горбачева заявляют, что невероятный успех, которым Горбачев пользовался у западноевропейской и американской публики, вскружил ему голову. Он начал ставить дружеские отношения с иностранными лидерами выше интересов своей страны. Они уверяют, что Горбачеву не только политически и финансово, но и психологически необходимо было получить признание Запада: его популярность в собственной стране из-за нараставшего хаоса в общественной и политической жизни стремительно падала. Валерию Болдину это видится так: «После того как началась демократизация, которая вдруг повернула не совсем в ту сторону, куда Горбачев рассчитывал ее направить, и во главе этой демократизации встал его кровный враг Ельцин, тогда он все свои чаяния возложил на Запад»{1183}. Кроме того, критики указывают на то, что советы, полученные Горбачевым от Запада, лишь ухудшили положение дел и сыграли зловещую роль, так как отвлекли его от приоритетов внешней и внутренней политики 1985-1987 гг. и подтолкнули к радикальным политическим реформам{1184}.

Особенно резко высказываются об этом советские дипломаты Анатолий Добрынин и Георгий Корниенко, заявляя, что Горбачев «растратил переговорный потенциал советского государства» в обмен на преходящую популярность и добрые отношения с западными государственными деятелями. По мнению Добрынина, западные политики извлекали выгоду из слабости Горбачева. После 1988 г. Горбачев спешил окончить холодную войну, так как это было необходимо ему лично, чтобы прорывом на международной арене компенсировать не оправдавшиеся надежды на улучшение жизни у себя в стране. А в результате «дипломатия Горбачева часто не могла добиться выгодных соглашений в переговорах с Соединенными Штатами и их союзниками»{1185}. Корниенко уверен, что поспешный шаг Горбачева по созданию новой политической системы в стране объясняется его излишней чувствительностью к мнению и советам Запада. Горбачев-политик страстно хотел, чтобы его называли не «вождем коммунистической партии», а «президентом СССР», легитимным лидером государства{1186}.