Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) - Александр Гольденвейзер

В заключение позвольте и мне дать вам такой же совет, как и тот, который вы даете мне, а именно тот, чтобы в хорошую светлую минуту вы бы, забыв на время про свое священство и про других людей, которых, вам кажется, что вы призваны обращать и спасать, подумали бы серьезно и искренно не о том Боге, который карал людей вечными муками и улетел на небо и т. п., а о том едином, истинном, благом Боге любви, который живет и в вашей душе и которого вы не можете не сознавать; подумали бы о себе, о своей душе, сознав свои заблуждения, сделали бы то, что естественно вытекает из такого сознания.

Брат ваш Лев Толстой».

6 августа. Днем в Телятенки приехали Александра Львовна с Варварой Михайловной, и мы все: Ольга Константиновна с детьми и они две поехали на «Провалы» (так называется очень красивое место в глубине Засеки, где в нескольких местах много лет назад образовались глубокие воронкообразные провалы, наполненные водою, имеющие вид небольших круглых озер) в Засеку.

На обратном пути все время лил проливной дождь, и мы приехали домой в семь часов все мокрые, так что я решил в Ясную не ездить.

Часов в 8 */2 из Ясной приехал в шарабане Адриан и привез мне записку от Александры Львовны. Я испугался, думая что у них что‑нибудь случилось. Оказывается — приехал Короленко, и они, справедливо думая, что мне будет интересно, послали за мной. Я, разумеется, сейчас же поехал.

В Ясной я застал в зале Софью Андреевну с Короленкой и Екатерину Васильевну. Софья Андреевна меня познакомила, как всегда, прибавив «профессор», очевидно, думая доставить мне этим удовольствие.

Я прошел в ремингтонную. Там мне сказали, что за обедом были очень хорошие разговоры, а что теперь Софья Андреевна говорит с Короленкой и настраивает его против Черткова. Я пошел ко Л. Н. Постучался. Л. Н. сказал:

— Войдите, слышу уже ваш голос.

Он сидел за круглым столом и делал пасьянс.

— Я устал от разговоров. Короленко очень приятный, умный, но эти общие разговоры очень утомительны. Вот сделав пасьянс, пойдемте в шахматы играть. Я думаю, он не обидится… Что Владимир Григорьевич?

Я сказал, что не имею ничего особенного передать.

— Мне так обидно и просто совестно жить так близко от него и не видаться, но я не могу, не умею сделать иначе…

— Он вам ничего не говорил про индуса?

— Ничего.

(Это тот индус, о котором я уже раньше писал, который все просится приехать. У него есть для этого тысяча франков; сейчас он находится в Бельгии.)

— Ну, пойдемте.

По дороге в залу Л. Н. сказал мне:

— А я нынче все разные художественные начала перебирал.

Я спросил, не работал ли он над чем‑нибудь.

— Нет, я только просматривал, но ничего не работал.

Мы вышли в залу. Короленко сказал, что играет в шахматы плохо, но с удовольствием посмотрит на партию. Мы стали играть.

Л. Н. сказал про меня:

— Он сильно играет и постоянно бьет меня.

Короленко рассказывал Л.H., что ему приходится просматривать до шестисот беллетристических рукописей в год.

Л. Н. сказал:

— Это еще не слишком много, я думал, что их еще больше.

Короленко сказал, что страдает иногда бессонницей.

Л. Н. спросил его:

— А вы в таких случаях не читаете романы?

— Нет, Л.H., в таких случаях, не при вас будь сказано, я Толстого читаю. Я на ночь могу читать только самое лучшее, а плохие книги меня так расстраивают, что я совсем уснуть не могу.

— Я всегда Софье Андреевне советую, когда у нее нервы расстроены, лечь с хорошей книгой и читать, но она меня не хочет слушать.

Л. Н.спросил Короленко:

— Как у вас глаза, не ослабели?

— Пока еще ничего.

— Он (Л. Н.) до сих пор без очков читает, — сказала Софья Андреевна.

— Я близорук всю жизнь, а до сих пор самую мелкую печать читаю и никогда не носил очков, — сказал Л. Н. — Когда я был студентом в Казани, я встретил раз у Суюмбековой башни татарина. Он мне предлагает: «Купи, барин, очкам». Я сказал, что мне не нужно. А он говорит: «Теперь всякий хороший барин очкам носит». Я все‑таки отказался и вот до сих пор хожу без очков.

Лев Львович спросил Короленко о Мелыиине (литератор, описавший Сахалинскую каторгу). Л. Н. не помнит его. Короленко очень хорошо об нем отозвался и напомнил Л. Н. о нем и о том, что он был в каторге.

Л. Н. улыбнулся и сказал:

— Теперь всякий хороший барин тюрьмам сидит.

Софья Андреевна не дала Короленке посидеть около шахмат и поговорить с Л. Н. Начались обычные ее рассказы посетителям: «мои записки», «Исторический музей», копии с портретов и картин Похитонова, фотографии и пр. Она повела Короленко в гостиную и предложила ему почитать завтра свои записки.

За чаем Софья Андреевна …, но потом ушла куда‑то довольно надолго. Еще при ней Короленко заметил, что у Л. Н. очень хороший вид. (Он в последний раз видел Л. Н. в Крыму совсем больного.) Софья Андреевна сидела рядом со мною и сказала мне тихо:

— Вот вы скажите Черткову, — он говорит, что я его убийством занимаюсь, а он без него вот как поправился!

Я сказал ей, что Л. Н. раньше был гораздо лучше, чем за последнее время.

— Нет, у него была очень увеличена печень, когда он от Черткова приехал.

Короленко стал говорить Л. Н. о статье в «Русском Слове» — «Пытки в испанских монастырях». Л. Н. сказал:

— Мне кто‑то говорил про это.

Я сказал Л.H., что это я ему вчера рассказывал. Короленко сказал, что пытки очень широко применяются теперь в России, и рассказал несколько примеров; а потом рассказывал о деле Мултанских вотяков, обвинявшихся в принесении человеческой жертвы, в котором он выступал (в 1896 г.) в качестве защитника. Рассказ его был очень интересен. Он рассказывает просто, без длиннот, но часто со штрихами и подробностями настоящего художника.

Л. Н. сказал ему:

— Здесь живет мой друг Чертков. Он очень хотел бы вас видеть.

— Я рад бы был, но завтра должен уехать, так как болезнь меня задержала, а теперь приближается время выхода журнала.

Я сказал ему, что это очень близко, и вся поездка займет часа полтора. Решили, что Александра Львовна завтра до завтрака свезет его в Телятенки.

Заговорили о современной литературе. Короленко рассказывал Л. Н. об альманахах, в которые перекочевала теперь наиболее модная художественная литература. Л. Н. указал ему на рассказы Милля, сказав, что некоторые из них хороши, а один очень хорош. Короленко записал их.

Л. Н. спросил:

— Есть ли теперь такие писатели, как были, когда я был молодой, как Диккенс, Теккерей, Виктор Гюго? Александр Борисович, есть такие?

— Нет, Л.H., я таких не знаю.