Регина - Елена Домогалова

Она была так искренне, так безоглядно счастлива, что порой сама пугалась своей нечаянной радости. Боялась, что вот сейчас откроет глаза — и окажется в знакомой, пустой комнате и даже запаха духов Бюсси не будет витать в воздухе, что парижская сказка окажется прекрасным и несбыточным сном. И тогда она испуганно взмахивала ресницами и неотрывно глядела на спокойное, непроницаемое лицо Бюсси, крепко сжимала его сильную руку и прислонялась пылающим лбом к золотому шитью его колета.

— Ну, что такое? — спрашивал он её тем снисходительным тоном, которым обращаются к детям и любимым лошадям, когда они капризничают или пугаются.

Но её не обижал подобный тон. Она с самого начала знала, что Бюсси, великолепный, несравненный, знаменитый Красавчик Бюсси никогда не полюбит её, обыкновенную, не отличающуюся ни яркой красотой, ни живостью ума, ни колдовским обаянием провинциальную простушку так, как Филипп любил графиню де Ренель. И всё-таки она порой готова была пожертвовать спасением своей души, если бы в чёрных глазах Бюсси мелькнул хоть отблеск того слепого обожания, с каким он смотрел на свою сестру. Увы, Анна и сама осознавала, что проигрывает несравненной графине по всем статьям. Ну что ж, если даже Бюсси никогда не будет искренне и пылко любить её, то, по крайней мере, он с благодарностью будет принимать её любовь и верность. Она станет его женой и матерью его детей. Спокойная и ясная уверенность в этом наполняла смыслом всю её жизнь.

А потом, накануне Пасхи, она вдруг стала просыпаться по ночам от тревожного, леденящего предчувствия неотвратимой беды. Странное недомогание начало мучить её день ото дня всё сильнее и она сама не могла понять причины своего состояния. При таком хрупком и воздушном сложении, она, тем не менее, всегда отличалась завидным здоровьем и никогда не испытывала ничего подобного тому, что происходило сейчас с её телом.

Поначалу Анна списывала всё на резкую смену обстановки и предсвадебное волнение и более всего боялась подурнеть перед свадьбой. Но несколько фраз, оброненных в разговоре герцогиней де Монпасье, заставили её похолодеть от ужаса. В тот день они мило болтали, гуляя втроём по набережной — Анна, герцогиня де Монпасье и Регина де Ренель. Последняя невзначай спросила герцогиню, не знает ли она, куда запропастился капитан рейтаров Вожирон. Она, де, хотела передать ему письмо для Генриха Наваррского. Анна, разумеется, знать не знала, кто такой де Вожирон и какие отношения связывают его и Генриха Наваррского с Екатериной-Марией и потому ничего странного в вопросе Регины не заметила.

— О! Разве ты не слышала об этом конфузе? — брезгливо сморщила точёный носик герцогиня.

— Нет. А что случилось? — полюбопытствовала Регина.

— Бедняжка капитан подхватил дурную болезнь. Может, в квартале Глатиньи, а может, и после тесного общения с проказницами из Летучего эскадрона. Впрочем, это почти одно и то же.

— Что-то я не обращала внимания до сегодняшнего дня на фрейлин королевы-матери, — Регина озадаченно свела брови, — А кто из них, по-твоему, может быть болен?

— Дорогая моя, ты просто воплощённая невинность! — хохотнула герцогиня, — да кто ж их разберёт? У них же на лбу не написано.

— Но разве эти… дурные болезни… никак не проявляются? Ты же мне сама рассказывала про маркизу… как там её, запамятовала

— В первое время — конечно нет. Маркиза-то уж сколько лет болеет. Это только сам человек может заметить неладное, да и то не сразу. Ну и, конечно, врач может распознать. Есть, конечно, определённые симптомы, которые сразу проявляются.

И герцогиня мимоходом перечислила основные признаки болезни, продемонстрировав в очередной раз свои познания в медицине. Но услышанное бросило Анну в холодный пот: всё, только что описанное герцогиней, происходило с ней. Екатерина-Мария словно угадала недуг, поразивший её тело. Оглушённая невозможностью происходящего, Анна не заметила, как подруги переглянулись между собой.

Вернувшись с прогулки, она, не помня себя, взлетела вверх по лестнице, кликнула камеристку, помогавшую ей раздеваться, и едва служанка расшнуровала корсет, вытолкала её прочь. Заперла двери, кое-как стянула с себя всю одежду, путаясь в юбках, и замерла перед зеркалом, пристально разглядывая своё отражение. Страшные признаки постыдной болезни уже мерещились ей в каждой родинке на теле, в каждом блике или тени на зеркале. Животный ужас сжимал её в своих тисках. Умом она понимала, что никакой дурной болезни у неё быть не может, ведь после смерти мужа у неё не было ни одного любовника, да и до свадьбы она была честной девушкой, и после хранила супружескую верность. Если бы она заразилась ею от мужа, то, по словам герцогини, болезнь бы уже давно дала о себе знать, но уже прошло много времени. Испуганная и дрожащая, она не знала, к кому обратиться и что делать. Вне всякого сомнения, она была больна. Но чем? И если это всё-таки та самая болезнь, то откуда она у неё и как объяснить всё это Филиппу и Бюсси?

Одно она знала точно — сказка закончилась. Сон, как и полагается сну, растворился без следа. Анна медленно опустилась на пол, кутаясь в вороха одежд, и жалобно заплакала. Страшной бедой своей она не могла ни с кем поделиться, даже с самым близким и родным человеком — Филиппом. Стыд и боязнь огласки туманили невеликий её рассудок, лишали воли. Робкая Анна отродясь не обладала и сотой долей той силы и выдержки, которая позволила выстоять Регине, когда её изнасиловал король. Сопротивляться, бороться, гордо держать любой удар она не умела.

День за днём болезнь всё глубже въедалась в её измученное тело, стирая последние краски с нежного лица, отнимая силы, превращая жизнь в сплошной комок боли и стыда. Больше болезни, больше самой даже смерти боялась она того, что проницательная Регина де Ренель может догадаться о причине её недомогания и рассказать об этом Бюсси. И вряд ли гордый и честолюбивый граф потерпит рядом с собой опозоренную невесту.

И потому, когда за дверью раздался решительный и властный голос Регины, Анна наотрез отказалась открывать и на все настойчивые просьбы Филиппа отвечала глухим молчанием. Наконец, Регина, вспомнив, как Мадлена орёт на своих бестолковых учеников, рявкнула на весь дом несколько крепких выражений и со всей силы пнула в дверь:

— Хватит устраивать мне сцены! Анна, я не Филипп, я не буду дежурить у твоего порога и умолять тебя подать голос! Либо ты сейчас же впустишь меня, либо я попрошу слуг разнести эту чертову дверь в мелкие щепки и за волосы вытяну тебя оттуда! Клянусь задницей святой Маргариты, я лично выколочу из тебя всю провинциальную дурь!