Регина - Елена Домогалова

— Послушай, — убеждала она подругу, — в последнее время нам с тобой подозрительно легко всё удаётся, а мой опыт подсказывает мне, что подобная удача весьма недолговечна и хрупка. Шарль сейчас по дороге в Пуату, в Лувре пока ничего не известно, и твоя соперница почила в бозе.

— Да уж, великолепная новость! — Регина торжественно подняла бокал с вином, — неплохо бы помянуть её отлетевшую душу. Точнее, утонувшую.

— Ты становишься очень циничной и жестокой, — не то одобрила, не то укорила её Екатерина-Мария, — но, в любом случае, одно дело сделано. И на его примере я убедилась в том, что ты учишься на лету. Вот только пока мы расправлялись с этой круглолицей дурочкой, Этьен пошёл на поправку, а вестей от него нет. И ни о какой поездке в Рим он не заикается. И записок от него не было ни к тебе, ни к кардиналу Лотарингскому.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Думаю, как бы этот кретин не раскаялся на одре болезни и не принёс какой-нибудь дурацкий обет святой Марии. Вдруг он сейчас замаливает свои грехи, в том числе и вожделение чужой невесты и сотворение себе кумира, и клянётся наставить на путь истинный свою паству, то бишь тебя?

От подобной перспективы Регину передёрнуло.

— Чёрт! — выругалась она, — И что мы тогда будем делать?

— Делать, моя дорогая, нужно уже сейчас. Отправляйся-ка ты к своему духовнику, пока братец тебя не хватился, и выведай, что творится у него под тонзурой.

— Но как?!

— Это ты меня спрашиваешь? Регина, я в тебе начинаю разочаровываться! В твоём арсенале есть одно оружие, которым ты владеешь виртуозно и против которого не устоял ещё ни один мужчина, — твоя красота. Не думаю, что этот случай будет сложнее, чем с Шарлем.

Ну что могла Регина тут возразить? Катрин снова была права. Королевская семья должна была быть уничтожена любой ценой и о священном праве на месть нельзя было забывать. В тот день, когда Луи сообщил ей о своей помолвке, в ней что-то надломилось и стало уже ничего не страшно и не стыдно. А после убийства Анны — Регина отдавала себе отчёт, что по большому счёту это было убийством, ведь даже если бы Анна не утопилась, яд убил бы её всё равно, — она словно шагнула в полыхающую адовым жаром, пыльную, душную пустыню и теперь шла и шла, всё глубже увязая в раскалённом песке собственных страстей и преступлений. Что ж, Этьен так Этьен. По сравнению с убийством соблазнение монаха было таким пустяком. И пусть Филипп поскорее всё узнаёт и обрадуется, что судьба уберегла его от такой жестокой и недостойной женщины, пусть поскорее вычеркнет её из своей жизни, из своей памяти, чтобы её любовь к Луи не разбила ему сердце вдребезги. Она довела до самоубийства ни в чём не повинную девушку, сестру человека, столько раз спасавшего её, и теперь ей уже нечего было терять. Две чёрные звезды отныне освещали ей путь — непокорное сердце Бюсси и страшная месть королю. Выбор был сделан.

Когда часы пробили полночь, дверь в келью, где оправлялся после болезни Этьен, тихонько скрипнула и на пороге возникла высокая тонкая фигурка, закутанная в монашескую сутану. Низко опущенный капюшон закрывал глаза и только слабый огонёк свечи дрожащим золотом обливал узкую женскую руку. Не веря своим глазам, Этьен приподнялся на локтях:

— Это вы? Но, богиня, что вы здесь делаете? Как вы очутились в столь поздний час в моём убогом приюте?

Стремительным летящим шагом тонкая фигурка приблизилась к ложу монаха, опустилась на колени на холодный каменный пол. Нежная рука легла на пылающий лоб Этьена и его окутал еле уловимый колдовской аромат женского тела и диких трав.

— Лежите, лежите, любовь моя, вам нужно беречь силы, вам нужно выздоравливать! — серебристый голос хрустальной трелью рассыпался по келье и словно бриллиантовые искры от него озарили мрачные серые стены.

Неверный огонёк свечи, дрожа, выхватывал из темноты прекрасное лицо со следами усталости и страданий. О, Регина тщательно подготовилась к этой встрече. Она две ночи не позволяла себе уснуть и целые сутки промучилась голодом, зато теперь на её лице залегли неподдельные тени и круги под глазами, а щеки вместо прозрачного румянца покрывала непривычная бледность.

— Мой бедный, мой единственный друг, — трогательно лепетала Регина, сжимая в своих пальчиках руку Этьена, — я так устала. Только вы можете меня понять, только вы можете постичь всю глубину моих страданий и хоть отчасти разделить их со мной! Клянусь вам, я молилась, я просила Господа и Святую Деву Марию даровать мне смирение в супружеской жизни и найти в своём сердце место для прощения короля. Но я не могу!

Регина залилась безудержными слезами и Этьен, повинуясь безотчётному порыву, бросился утешить её, обнял, неосторожно задев пышные юбки. Регина вскрикнула. Словно от боли, испугав его:

— Что случилось? Я причинил вам боль?

Она, торопливо стерев слёзы, выдержала паузу, словно раздумывая, признаться или нет, потом махнула головой и приподняла кринолин, обнажив круглые, безупречной формы колени, обезображенные ссадинами и припухшие, словно от ударов (не далее как утром Регина, стиснув зубы, нещадно натёрла их ореховой скорлупой и потом смочила солёной водой, кожа саднила неимоверно, но тут цель оправдывала средства, ради того впечатления, которое её страдания должны были произвести на иезуита, можно было и потерпеть).

— Что это? — в ужасе выдохнул Этьен, боясь услышать историю очередного бесчинства короля.

— Я молилась. Вчера я на коленях ползла в церковь, надеясь своим раскаянием вымолить у бога всего лишь каплю терпения и сил нести свой крест. Но я… я слишком слаба. Я не могу заставить себя ни полюбить искренне своего жениха, ни простить своих врагов. Словно та ночь в Блуа что-то сломала во мне.

Она ещё что-то говорила, но Этьен, заворожённый зрелищем трогательных сбитых коленей и нежной, бело-розовой кожи её ног уже не разбирал произносимых ею слов. Как во сне, он прикоснулся дрожащими пальцами к ссадинам и, едва ощутив тепло этого волшебного тела, уже не мог остановиться. Руки его скользнули по её бедрам, теряя остатки самообладания, он припал пересохшими губами к её коленям. Последнее, что он слышал отчётливо, был испуганно-удивлённый возглас Регины и её слабеющий стон.

И время остановилось. Исчезло всё, кроме благоухающей кожи и трепещущей, дарящей почти болезненное наслаждение женской плоти. Дикое, необузданное желание захлестнуло Этьена, заставив отступить и болезнь, и душевные муки, и голос разума. Висящее на стене распятье и открытый на середине молитвенник были бессильны в борьбе со всемогущей и всевластной женской красотой, с живым телом. Этьен таял, как восковая свеча, под страстными, долгими поцелуями желанных губ, под искусными ласками гибких рук. Рыжие кудри падали ему на лицо, нежные груди сами ложились в его ладони, длинные ноги обвивались вокруг его чресел — и не было в мире силы, способной заглушить ревущее в крови желание.