Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

— Трен-нь! — эта стрела попала в руку пращнику, который взмахнул своим несложным оружием. Успел, камень полетел совсем в другую сторону. Если снаряд попадет в голову, мне даже бронзовый шлем не поможет. Мозги внутри останутся, но взболтает их капитально. Сотрясение обеспечено.

— Трен-нь! — промах, стрела чиркнула по гальке, которая усеивала берег. — Проклятье!

— Трен-нь! — ахеец поднял круглый щит, но я попал в мускулистое бедро, и он со стоном осел на землю. Не боец.

Все, мы проскочили вдоль кораблей. Теперь сделаем круг и вернемся. Следующий проход будет дальше, чем этот, бить будем шагов с сорока. Лезть ближе — безумие, достанут копьями. Ахейцы уже бросили канаты и сбиваются в кучки, укрываясь щитами. Ни о каком строе пока и речи нет. Многие натягивают луки или отошли в сторону и раскручивают пращи, которыми обвязаны вместо пояса. Хороший пращник попадет в глиняный горшок с двадцати шагов. Одна радость: по движущейся колеснице попасть намного сложнее.

Теперь скакать нужно быстро, и коней переводят в галоп. Четыре стрелы! Я должен успеть выпустить четыре стрелы, иначе наш риск бессмыслен. А я ведь ни черта не вижу вокруг, потому что это моя вторая схватка. Первая случилась с полгода назад, когда на нас напали конокрады. Она пролетела быстро, мы из луков отбились, и я даже испугаться не успел. Здесь же я залит адреналином до самых бровей, выпустив наружу инстинкты потомственного воина. Думать мне совершенно некогда.

— Трен-нь! Трен-нь! Трен-нь! Трен-нь!

Две стрелы попали в щиты, еще одна пробила щеку копьеносцу, выбив фонтан из осколков зубов, а еще одна чиркнула по бронзе богатого шлема. Странный он, такие обычно носят пеласги. Широкая бронзовая тиара, оставляющая открытой макушку, зато украшенная сверху зарослями ярких перьев. Красота неописуемая, но если врезать сверху дубиной, ампутация ушей обеспечена. На редкость идиотская конструкция, вызванная, скорее, отсутствием прямых рук, чем военной необходимостью.

В двадцати шагах передо мной колесница упала набок, и ее потащили вперед взбесившиеся кони. Колесо налетело на камень, а возница не успел его объехать, потому что выстрел из пращи снес его наземь. Вот он валяется, раскинув руки. Голова разбита, а под ней в пыльную землю уже впитывается лужица крови. Его товарищ лежит рядом, но он жив и даже не ранен.

— Сюда иди! Бегом! — заорал я и протянул руку воину, который поднимался с земли. Он замотал головой, прогоняя шум после удара, а потом отбросил сломанный лук и побежал за нами изо всех сил. Наши кони еще несли во весь опор.

— Не успеем, — заорал возница. Апира его зовут. Он воин, но биться в строю не может, левую руку посекли в бою. Она у него не поднимается почти, а кисть напоминает птичью лапу. Впрочем, править конями это ему не мешает, он делает это бесподобно.

— Разворачивай задом к ним! — крикнул я. — Щит возьму, прикрою!

Возница молча кивнул и слегка натянул поводья, замедляя ход и разворачивая колесницу тылом. Я снял щит с борта и надел на руку. Вовремя. Почти тут же раздался удар, от которого кисть начала неметь. Камень попал!

— Пошел! — заорал я вознице, когда воин упал прямо передо мной. На его лице, покрытом каплями крупными пота, сначала появилось выражение растерянности, а потом прямо из груди жутким цветком вырос наконечник копья. Он упал лицом вниз, не добежав до меня пять шагов.

Вот теперь я немного пришел в себя и осмотрелся. Ахейцы бросили вытаскивать корабли, и те лениво покачивались на волнах рядом с берегом. Десятка два убито, многие ранены и спрятались за щитами друзей. Раненый враг — это хорошо! Это куда лучше, чем враг мертвый. Он не сможет биться и не сможет грести. Его нужно тащить на себе и кормить. Раненый — серьезная обуза для нападающих. Это ведь у нас каменные стены, за которыми можно отлежаться. Ахейцы смогут занять лишь рыбацкие хижины на берегу. Мы потеряли двоих воинов и одну упряжку, и теперь нужно отходить. Вон как раз отец рукой машет. Он прав, потому что дальнейший размен будет не с нашу пользу.

Что-то нехорошо мне стало вдруг. Врал Гомер, что сейчас время героев, я вот точно не герой. Я сижу в трясущейся повозке, совершенно без сил, и меня колотит мелкая дрожь. Я даже не заметил, как мы въехали в ворота города.

— Пей! — требовательно сказал отец и почти насильно влил в меня чашу неразбавленного вина. Он поднял меня и повертел туда-сюда. Я услышал сдавленное ругательство.

— Ну ты смотри, брат! А я думал, мой сын только полотно напрасно изводит. Достали его-таки стрелой!

Надо же, пригодился мой доспех, — отстраненно подумал я и вылакал вино до дна, постукивая зубами по обожженной глине. Отпускает вроде. А где это мы? Я сижу в одном из покоев дворца. Не Троя, конечно. Стены поштукатурены известкой, но ни о каких росписях и речи не идет, тут даже потолка нет. Просто деревянные балки, покрытые бахромой сажи, и сразу над ними черепица кровли. В одном углу — каменный очаг, который зажгут только в холода, а в другом — грубо вытесанная из камня статуя Тархунта, бога грома. У стен стоят ложа и два резных кресла на ножках в виде львиных лап. В крошечное окошко под потолком проникает свет, и здесь его достаточно, поэтому бронзовая лампа сейчас не горит.

— Он славно бился! — одобрительно улыбнулся дядя, который стоял рядом с отцом. — Все так говорят. Ты молодец, племянник! Пойдем, тебя ждут на пиру.

Пир! Любая битва заканчивается пиром, иначе вождь и не вождь совсем, а жадный скупердяй, с которым не стоит иметь дел. Люди жизнью рисковали, и они заслуживают того, чтобы за них подняли кубок-другой. Бог войны Шанта — наш покровитель сегодня, именно ему принесли в жертву ягненка, полив кровью жертвенник. Самого ягненка, впрочем, заберет жрец, у него с богом свои взаимоотношения.

Я сел за стол вместе со всеми, и никто не сказал ни слова. Я заслужил право сидеть здесь. Взрослые мужики молча раздвинулись на лавке, чтобы я протиснулся к столу и схватил кубок. Они хлопали меня по плечу, говорили что-то ободряющее, но я мало что понимал. Меня уже обволакивал хмель, а окружающие звуки как будто пробивались через толстый слой ваты. Полились здравицы, и я вместе со всеми поднимал чашу за чашей, наполненную вином. Зря я это сделал, потому что в моей башке уже изрядно шумело. Я