Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эт-то что еще такое? — не понял он спросонок, увидев незнакомые корабли, которые появились в свете луны.
— Что-что! — зло прошипел я и всадил ему стрелу в живот. — Сдохни, гад!
Язык ахейцев нам понятен, ведь мы и торгуем с ними, и воюем, и баб их за себя берем. Тут у многих вторые имена греческие, от матерей полученные. Ахеец застонал, а потом заголосил благим матом, перебудив и лагерь, и часовых, которые клевали носами.
— Да провались ты! — заорал Абарис и бросил горшок, раскрутив его как следует.
— За корабли правь! — крикнул я. — Так не достанут! Смените меня на весле!
Совет оказался дельным, и мы отошли от берега, но лучники на кораблях не спали тоже. Все же ахейцы не полные идиоты, и кое-какие выводы сделали. Засвистели стрелы, и среди дарданцев появились первые раненые и убитые. Я тоже прицелился и снял лучника на корме монеры, а Абарис забросил туда еще один горшок. Знаете, чего нет у моряков? Обуви у них нет. Не нужна она и вредна даже, потому что у кожаной сандалии сцепление с палубой намного хуже. Но в этом есть и немалый минус. Попробуйте затоптать занимающиеся угли босой ногой и поймете, как просто потушить пожар на античном корабле, где нет ни кошмы, ни огнетушителя, ни даже щита, где висит приделанный намертво багор, топор и идиотское красное ведро в виде конуса. Ничего этого нет, зато есть паруса, бухты канатов, просмоленный корпус и даже пропитанная той же смолой пакля, которой конопатили швы между досками. И все это прекрасно горит.
Уже минут через пять мы правили в море, любуясь тем, как полыхает один корабль, как пытаются потушить второй, бросив на это все силы, и как выходит в море третий. Вот невезение. Хорошо, что есть план Б. Он всегда должен быть.
* * *
Красиво плывет боевая монера. Могучие парни бьют веслами по морской глади, став похожими на одно огромное живое существо. Выглядит это в лунном свете просто фантастически, и даже толпа озверевших от ярости воинов на палубе почти не портит это волшебное зрелище. Морской бой в этом мире заключается в сближении и перестрелке из луков. Абордаж тут никому неизвестен, тараны и метательные машины тоже. И это прекрасно, потому что так у нас есть неплохой шанс.
Наш самый маленький, восьмивесельный кораблик, который был длиной в двенадцать локтей, начал замедлять ход. На его палубе — самые отчаянные парни, которые плавают как дельфины. Они разворачиваются и идут навстречу ахейцам, позволяя спастись нам. Ахейцы заорали в восторге и затрясли оружием, они сейчас расстреляют и утопят их. Да только наши подняли парус и идут с подветренной стороны прямо на них, а на палубе разгораются плотно уложенные охапки сена. Когда корабли встретились, купеческая лоханка уже превратилась в огромный костер.
С треском столкнулись деревянные борта, и в них вцепились бронзовые крючья. От удара в монеру полетел целый сноп искр, ведь ветер дует в спину нашим парням. Вот какой-то воин роняет факел и падает, пронзенный брошенным копьем, а вот целая россыпь тлеющей соломы, которую порыв ветра бросил в ахейцев, воспламенила полотно паруса. Уцелевшие дарданцы попрыгали в воду. Они доплывут до фракийского берега, если бог Тархунт будет благосклонен к ним, а мы развернулись и пошли на сближение. Нам нужно перестрелять тех, кто сейчас с воплями прыгает за борт, а потом вместе с соседями-фракийцами добить оставшихся в лагере. Кое-кто из них попытается уйти сушей, но шансов почти нет. Полуостров, который много позже получит название Галлиполи — длинный и узкий, и мы на самом его острие. Ахейцам негде там спрятаться. Их будут гнать как бешеных собак, мстя за сгоревшие деревни.
* * *
Знаете, в чем сходство шестнадцатилетнего воина в неизвестно каком поколении и бывшего научного сотрудника, который не дрался ни разу в жизни? Мы оба обижаемся, когда о совершенном нами подвиге не вспоминают каждые десять минут. Собственно, никто и не собирался этого делать, меня здесь просто признали за своего. Все равно что паспорт выдали. Прошел пир в честь победы, на котором помянули павших, а потом тела убитых сожгли, принеся в жертву несколько овец и одного быка. Выжившие утешили вдов, потрепали по макушкам осиротевших детей, и на этом все. Жизнь пошла своим чередом. Крестьяне вернулись на поля, купцы — к торговле, а рыбаки — к сетям и лодкам. Тот корабль, что мы потеряли, принадлежал самому царю, и это стало немалой утратой. Теперь ему нужно построить новый, а ведь добыча не окупила потерь. Кое-какую бронзу взяли в виде оружия и его обломков, и все на этом. Никто из воинов не носил на себе золотых браслетов, а если и носил, то ушлые соседи сняли их первыми. Рабы из воинов никакие, поэтому мы и заморачиваться не стали. Перебили их всех после допроса, включая раненых. Как и следовало ожидать, никто ничего не знал, они просто пришли грабить. В общем, ерунда какая-то получилась, а не война, даже в ноль не вышли. А потом отец обрадовал.
— Через пару недель поедем в Трою, — заявил он как-то на обеде, макая лепешку в вино и отправляя ее в рот. — Я собрал выкуп за твою жену. Ты хорошо воевал, мне не будет стыдно перед тестем.
Это он так сказал, что я герой или мне послышалось? Нет, послышалось, он точно этого не говорил. В его понимании я просто выполнил свой долг. Такое здесь в порядке вещей, и отдельной благодарности не требует. Я же воин из старого рода, это моя работа. Богами отмерена нам такая судьба, как крестьянам и рабам. Они-то как раз воевать не обязаны.
— Она красивая хоть? — спросил я его с кислой миной.
— Я ее никогда не видел, — поднял на меня удивленный взгляд отец. — А это что, важно? Она хорошего рода, и за нее дают большое приданое. Я с Париамой еще поторгуюсь. У него столько дочерей, что он точно уступит.
— Понятно, — опустил я взгляд в кубок со слабеньким вином.
Вариантов соскочить у меня нет вообще. Тут еще не понимают, что такое любовь как явление. Оно появится лет через пятьсот-шестьсот, когда в Греции возникнет философия и порожденная ей тяга к красивым мальчикам. Да и в то время семейная жизнь и жизнь
