Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

— Давайте почищу картошку, — вежливо предложила я.

— Не надо. Привыкла, — ответила гостья, нахмурившись.

— Вы в техникуме с удовольствием учились? — почтительно произнесла я, не надеясь на продолжение разговора.

— Нет. Но все равно отлично закончила.

— Обижаетесь на родителей?

— Нет. Они хорошие. Всю жизнь трудно жили, хотели, чтобы я имела надежную специальность. Боялись не успеть выучить меня. Не понимали, что дает университетское образование. Считали, что за журавлем в небо гонюсь. Не виноваты они в моем несчастье, а все равно казнятся. Жаль их.

Вскоре пришла моя мать, и мы отправились на вокзал. Сначала ехали в автобусе. На задней площадке стояли.

— Почему мы в салон не проходим, может, вам кто-нибудь свое место предложит? — сказала я.

— Я в том возрасте, когда уже и еще не уступают, — засмеялась мать.

Когда выходили из автобуса, мужчина приятной внешности хотел помочь молодой женщине вынести сумку. Но она вдруг рассердилась и нервно закричала:

— Жене, маме, сестре помогайте каждый день! А то вас, мужчин, только на миг хватает быть уважительными, ласковыми. Не нужны нам однодневки!

— Зачем вы так! Я думал женщине всегда приятно внимание, — растерянно пробормотал парень.

Я подняла глаза на мать.

— Когда в своей семье порядок, тогда и внимание чужих мужчин женщина воспринимает хорошо.

— Жалко. Красивая, — задумчиво произнесла я еле слышно.

— Красивая женщина отличается от некрасивой лишь тем, что у нее больше шансов быть обманутой красиво, — грустно усмехнулась мать.

На трамвайной остановке я отвлеклась на яркие витрины ювелирного магазина. Мне они казались музейными экспонатами. У меня даже мысли не возникало, что такие украшения покупают и носят. Может, потому, что слишком большая пропасть между необходимостью тратить деньги на еду и желанием покупать драгоценности?

В трамвай «завалилась» компания возбужденных молодых людей. Они бренчали на гитарах, шумно обсуждали свои проблемы. Девушки звонко смеялись. Рядом со мной стояла молодая женщина и с интересом наблюдала за студентами. Когда ее пожилая соседка заворчала насчет невоспитанности и несдержанности молодежи, она вдруг грустно вступилась:

— Они же не хулиганят. Мне только тридцать, а я уже не могу так радостно, беспечно, беспричинно смеяться. Пусть веселятся, пока душа этого хочет и может.

— Не забудь сумки, — услышала я требовательный голос и заторопилась вслед за матерью.

Вечер вытягивал длинные тени. Цепочки огней изображали дороги, по которым перемещались люди с разными, очень разными судьбами.

МАКС

Я снова в городе. Мать пошла по делам, а меня отпустила в гости к Альбине.

Прихожу, а ее нет дома. Села на лавочку со старушками и слушаю, что они рассказывают о каждом входящем в подъезд. Возле них остановился молодой человек и с усмешкой спросил:

— Заседание бабьего трибунала?! Что, бабули, включили свой рентген? Всем косточки помыли? Занялись бы полезной общественной деятельностью или внуками, не пришлось бы их в ясли отдавать.

— Мы вас вырастили, теперь сами своих детей воспитывайте, — сердито огрызнулась одна.

Бабушки заговорили о болячках.

Я слушала, слушала, а потом попросила:

— Расскажите, пожалуйста, что-нибудь веселое из своей жизни.

— Интересного мало было, — вздохнула самая старшая.

— Странно. Я слышала, что с годами память плохие события стирает, а хорошие удерживает. А как послушаешь старых людей, так у них все о грустном разговоры, — удивилась я.

— Ничего не забывает память. Время только притупляет боль, — высказала свое мнение женщина с больными ногами.

Ей никто не противоречил.

Мимо нас прошла семья: она — очень полная в бедрах, он — широкий в плечах, а между ними маленький худенький мальчик в клетчатой рубашке. Я нарисовала прутиком на песке мать в виде треугольника с тупым углом вверху, отца изобразила треугольником с тупым углом внизу, а сына — квадратиком на тонких ножках. Чего-то не хватает? Ах, вот чего! Маме украсила платье вертикальными полосками, а отцу на брюках сделала горизонтальные линии. Смешной рисунок вышел!

Тут прибежала Альбина. Мы обрадовались друг другу. Сидим, чай пьем. Альбина взъерошена: то ложку уронит, то стулом загремит, шарахается из стороны в сторону, будто ее толкают невидимые силы. Я засмеялась:

— Тебя бы сейчас отправить к нам в деревню дрова колоть!

Она не поняла шутки и вовсе сердито насупилась.

— Ладно, выкладывай, что приключилось? — выдержав паузу, настойчиво попросила я.

— У нас в школе есть клумба, за которую отвечает мой класс. Когда мы ее вскапывали на уроке ботаники, то увидели огромных розовых червей. Ужас, какие длинные! Шевелятся, ползают друг по другу, ну только что узелками не завязываются. С ума сойти можно! Так вот Макс этих червей нам за шиворот бросали хохотал над тем, как мы носились по двору, на бегу раздеваясь чуть ли не догола. Тупоголовый, толстокожий! Ничем его не прошибешь, — нервно передергивая плечами, путано объяснила Альбина.

— Он же приучал вас не трусить, — вырвалось у меня.

Это была моя первая реакция на поведение мальчика.

— При чем здесь страх? Неприятно, гадко, когда что-то склизкое по тебе ползет! — возмутилась Аля, раздраженная моим непониманием и отсутствием сочувствия.

— Когда я была маленькой, мне тоже сунули лягушку за пазуху, так я вытерпела, не кричала. Потом ко мне уже не приставали. Ведь неинтересно, если человек не реагирует бурно, — рассказала я в свое оправдание.

— Ну, ты железная, а я нормальная. Ты бы не сделала, как Макс? Правда?

— Нет, — сказала я и покраснела.

Альбина в запале не заметила моего стыда.

— Макс издевался каждый день, пока мы работали во дворе. И я не выдержала. Надела рукавицы, поймала в парке огромную бородавчатую жабу и на перемене засунула ему в портфель. Когда начался урок, Максим полез в парту за учебником, а жаба как выскочит оттуда! Орал он до истерики. Его лекарством отпаивали. А меня на десять дней из школы исключили, и по поведению в четверти теперь тройка будет. Поставили бы двойку, но тогда из школы надо выгонять. На первый раз пожалели, потому что отличница, — поникшим голосом добавила Аля.

Ее мама сидела на табуретке, сложив руки на коленях, и молчала. Я удивилась: «Почему не ругает?»

— Он заслужил, — упрямо твердила девочка, но в голосе не было ни бравады, ни уверенности в правоте.

— В медицинском училище я тогда училась, — наконец заговорила мама Альбины, — моя подружка Аня с мальчиком дружила. Семнадцать тогда ей было. Старшекурсница захотела подшутить над Аней и спрятала в ее постели наглядное пособие из кабинета анатомии — кости рук. В полумраке ночи слабый свет из окна падал как раз на кровать Ани. Ночью она отвернула одеяло, чтобы лечь, и от ужаса вскрикнула. Сердце у нее было очень больное, поэтому и хотела стать врачом.

Мы молча допили чай. Настроение мое испортилось. Я вспомнила, как брат уговорил меня попугать мать. Мы долго ожидали ее с педсовета. А когда она открыла калитку, дружно крикнули: «Стой! Стрелять буду!» Мать замерла на мгновение, а потом сказала: «Темноты боюсь. В войну подвал рухнул. Я еле откопала себя. В Мордовии в эвакуации тогда жила». Но мы с Колей как-то не прониклись ее словами, даже посетовали, что шутка не удалась. И только сейчас до меня дошло, какими мы были жестокими.

Вечером мать вернулась из читального зала института, и я спросила:

— Почему дети глупые?

— Они не умеют, как взрослые, предвидеть последствий своих поступков.

— Что же делать?

— Думать. Умнеть. Не волнуйся, все проходят свой путь взросления, — устало ответила мать и легла спать.

А я не могла заснуть. Вышла на балкон. Плащом звездочета накрылась земля. Гляжу на Млечный Путь. Он затягивает меня в глубь себя и поглощает. Цепочка огней очерчивает горизонт. Вблизи, в полосе света, деревья выглядят четче, контрастней. Черными драконами извиваются ветви дубов. Размахивают веерами стриженые тополя. Вдруг свет фонаря вырвал из темноты фигуру одинокого прохожего. Я представила себя на его месте, и мне опять сделалось грустно и неуютно.