Однажды детство кончилось - Таня Стар

написала ему ответ — на открытке с видом Планетария — они ходили туда с дедом. Ужасно интересно было — звёзды, планеты. И про планетарий Тошке рассказала — пусть не думает, что она тут скучает, пока он там в своём многолюдном дворе в футбол играет. Только вот никак не могла решить, как подписать открытку — своим именем, или всё-таки «Клео». Лучше, конечно, Клео. Красиво. И даже немножко таинственно. Но ведь открытку может прочитать любой — она без конверта. А Оле не хотелось, чтобы их тайну узнали все. И стали бы смеяться, как папа. Поэтому открытка всё лежала и лежала у Оли в тумбочке.

Бабушка каждый день что-нибудь пекла или жарила. Вкусненькое. На день рождения Оли — ровно в середине лета — сделала трёхъярусный торт с грецкими орехами, политый шоколадом. Вот бы такой есть каждый год! Бабушка сказала, что у Оли первый юбилей — десять лет, круглая дата. Народу собралось — вся улица, и дети, и взрослые. Стол поставили во дворе под старой грушей, но дети быстро поели и побежали гулять.

Оля была в новом платье с пышными оборками — тоже бабушкина работа. Бабушка умела делать всё, даже вышивать картины, и главное — обещала научить Олю. Надо только ещё немного подрасти.

На улице под домом росло высоченное дерево неизвестной породы, не плодовое, а простое. Мальчишки сразу полезли, кто выше. Сосед Серёжка забрался выше всех и оттуда дразнил девчонок мелюзгой и слабачками. Оля не выдержала и полезла. Дома-то она наловчилась. Тоненькая, лёгкая и цепкая — куда до неё долговязым мальчишкам. Конечно, забралась выше Серёжки, на самый верх, где даже не присядешь на ветку, такая она тонкая.

Девчонки под деревом шумно выражали свой восторг, а Серёжка начал трясти Олину ветку — вот дурак! Из-за него Оля поторопилась — сделала неловкое движение и зацепилась за ветку оборкой, попыталась её дёрнуть, поскользнулась и повисла на ней — ни туда, ни сюда.

Хорошо, что платье было новое, прочное, но дёргаться всё равно было страшно — а вдруг оборка оторвётся? А ещё было стыдно — подол задрался и открыл всем Олины белые ситцевые трусы в мелкий цветочек.

Девчонки завизжали, мальчишки сначала заржали и начали дразниться, а потом быстро сообразили, что дело плохо и попытались Олю снять, но сделали только хуже — платье начало трещать, ветка гнулась и грозила сломаться. Оля застыла. Ребята потом говорили, что она ух какая смелая — ни разу не пикнула. А Оле просто было очень страшно. Так страшно, что она боялась шевельнуть даже губами. И ужасно стыдно.

Дети позвали взрослых, те вызвали пожарных. Дерево было такое высокое, что ни у кого не нашлось подходящей лестницы. Бабушка внизу причитала, а дед кричал:

— Внуча, не дёргайся! Сейчас тебя снимем. Потерпи! — и рвался сам лезть на дерево.

После этого все местные ребята Олю зауважали. А Серёга даже повёл её посмотреть на щенят — его такса недавно родила. Щеночки лежали рядом с мамой смешные, крохотные, слепые. Половина были похожи на маму-таксу, половина на папу-пинчера, а одна оказалась причудливой смесью: туловище таксино, а ножки длинные, пинчерские, и на пинчерской мордочке уши таксы. Вот она больше всех Оле и понравилась — самая необычная, особенная, не такая, как все. Оля взяла её на руки — собачка доверчиво повернулась к девочке пузом — розовым смешным шаром.

— А что вы с ними будете делать?

— Та шо — кого раздадим, кого утопим.

— Как «утопим»?

— А шо с ними делать? У нас и так три собаки.

Оля почувствовала, как дрожит маленькое тельце. От холода? Или от страха? Девочке показалось, что собачка всё понимает.

Этим же вечером Оля осторожно спросила у бабушки, можно ли взять у Серёжки щеночка — себе. Бабушка категорически отказалась.

— Мне тут собаки ни к чему. А домой — как ты её заберёшь? Путь неблизкий, это не в корзинке перенести с улицы на улицу.

Ночью Оля не спала. Сквозь закрытые ставни сочился тонкий лунный свет, ложился прямо на подушку и делал Олины щёки бледными и влажными. Или это текли слёзы?

Каждый день девочка приходила к Серёжке проведать Клеопатру — так она назвала собачку. Серёжка удивился странному имени, а потом стал звать её Клёпкой и тоже полюбил, выделил из всех остальных. Щенят с каждым днём становилось всё меньше — их быстро разбирали, и Оля боялась, что Клёпка останется одна, и её утопят, как и обещал Серёжка. И ещё она боялась опять говорить об этом, но всё-таки попросила Серёжку подождать до воскресенья, ничего не делать с собачкой. В воскресенье она должна была идти на почту — звонить маме.

Каждый раз Оля хотела взять с собой на переговорный пункт открытку Тошке и отправить её, наконец. Но когда она брала её в руки и читала под письмом свою подпись — Клео, ей становилось как-то не по себе, и открытка отправлялась назад в тумбочку, в томик рассказов Эдгара По.

Телефонов ни у мамы, ни у бабушки в доме не было, поэтому раз в неделю Оля с кем-то из взрослых шла на почту, заказывала разговор и ждала, когда в далёком Севастополе мама тоже подойдёт на переговоры к назначенному времени, а телефонистка громко закричит:

— Севастополь на проводе! Вторая кабина!

И тогда надо быстро заскочить в кабину с номером два, нарисованным прямо на стекле, схватить тяжёлую железную трубку, прижать её крепко к уху и услышать среди шорохов и шуршаний мамин весёлый голос.

Но в этот раз на переговоры пришёл ещё и папа — он как раз вернулся из рейса, тоже был весёлый и счастливый. Оля тут же спросила про Клёпку, и родители дружно согласились. А ещё папа сказал, что он сам приедет к бабушке в конце августа и заберёт и Олю, и собачку. Такого счастья девочка не ожидала. Похоже, её папа с мамой вовсе не собирались разводиться. На радостях Оля даже забыла спросить, не заходил ли к ним Тошка. Но раз мама сама не сказала, значит, нет. Ни разу не заходил. Нашёл себе в своём футбольном дворе новую Клеопатру.

Август — самый быстрый месяц лета. Наверное, солнце выжаривает время так, что оно испаряется, вот дни и становятся такими короткими. Оля возилась с Клёпочкой сутками — кормила из соски, меняла и стирала подстилки в корзинке, а то и заворачивала собачку в пелёнку и носила на руках, как младенца.

Клёпка быстро росла,