Легенды европейских народов - Александр Васильевич Швыров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мольер совершенно отрешился от легенды, которой так строго придерживался Тельес. Драма благочестивого монаха передает лишь содержание легенды. Ее герой — нечестивец и великий грешник, сознающий в конце все свои злодеяния, и, как верующий католик, хочет покаяться перед смертью. Французский же Дон Жуан — веселый, беспечный атеист, насмехающийся над небом и адом. Кроме того, Мольером впервые была нарушена национальность героя: его Дон Жуан — настоящий французский маркиз, остроумный, изящный, без малейшего оттенка мрачности. Даже само действие перенесено из Испании в Сицилию.
Что касается донжуановского Сганареля, то его веселость не уступает веселости лучших итальянских актеров; он прямой потомок Санчо Пансы, трусливый, лукавый и эгоистичный. После гибели своего господина Сганарель главным образом жалеет, что ему не удалось извлечь никакой пользы из этого события. «Вот смерть, удовлетворяющая все и всех, — комически важно говорит Сганарель в конце пьесы. — Оскорбленное небо, поруганные законы, обольщенные девушки, обольщенные семьи, опозоренные родители, развращенные жены, осмеянные мужья — все должны быть довольны. Только мне, несчастному, после стольких лет службы ничего не перепало, кроме одного утешения: собственными глазами увидеть, какая страшная кара постигла моего господина за безбожие».
Мы не станем перечислять и разбирать остальные многочисленные литературные обработки легенды о Дон Жуане, достаточно будет, если мы скажем, что испанскому гидальго выпала на долю завидная участь, свойственная немногим избранникам. Несмотря на всю несложность первоначального рассказа о севильском обольстителе, он не переставал волновать человечество и могущественно возбуждать художественное творчество. От монастырской драмы и народных арлекинад до комедии Мольера, оперы Моцарта, поэмы Байрона и меланхолической исповеди Ленау развитие легенды о Дон Жуане отразило на себе все стадии изменений, происшедших в народном сознании.
В то время как легенда о Фаусте одной своей могучей идеей протеста настраивала возвышенно воображение, грешный и земной Дон Жуан, казалось, вряд ли кого мог прельстить и дождаться просветления и идеализации. Но не знавший неудач в любви Дон Жуан и здесь достиг своей цели. Сначала его бичует монах в своей уединенной келье, обличает и громит его греховность и эгоизм; затем в последующих произведениях нравственные качества Дон Жуана, сначала казавшиеся второстепенными, по мере изучения его характера выдвигаются на первый план, и из первобытного образа жреца чувственности перед вами вырисовывается смелый рыцарь, обладающий недюжинным умом, всепобеждающим красноречием, ловкий, изящный гидальго, протестующий против католического аскетизма. Еще позже он воплощает социальный протест, мечтает о лучшем общественном строе и гибнет как вольнодумец и атеист. В основе его характера все же еще остается главная цель личного самоуслаждения.
Наконец, в позднейших произведениях Дон Жуан раскрывается перед нами весь со всеми своими великими качествами и ошибками. Мы видим в нем идеалиста, беспокойно, неустанно гоняющегося за призрачным идеалом, сменяющего одну женщину на другую, и не обвиняем, потому что видим его нравственные страдания и искренность. Он расстается с любимыми женщинами с болью в сердце, неудовлетворенный, и мы понимаем, что не его вина, если никто не сумел заронить ему в душу истинное чувство. И вот, наконец, наступает развязка: Дон Жуан гибнет ввиду обетованной земли или уходит в монастырь, где в одиночестве отдается своим невеселым думам. И вместо омерзения читатель испытывает чувства сострадания и жалости к этому ненасытному сластолюбцу.
Так, у Пушкина Дон Жуан в последнюю минуту гибели вспоминает донну Анну, идеал, встреченный им после долгой бурной жизни, а у Алексея Толстого герой преклоняется перед зовом умирающей донны Анны, духовно возрождается и кончает свою жизнь в тихой монастырской обители.
ПАН ТВАРДОВСКИЙ[14]
В Кракове в начале XIX столетия среди прочих достопримечательностей каждому приезжему показывали старинный мрачный дом с лепными украшениями, с многоугольными неуютными комнатами, переходами и коридорами, со стрельчатыми окнами и пробоиной на наружной стене. Дом этот, по уверениям старожилов, принадлежал Твардовскому, великому волшебнику Польши; в этих комнатах он жил и совершал свои чудеса, через эту пробоину выезжал на нарисованном коне, и теперь, по народному поверью, эту дыру нельзя заделать обыкновенными кирпичами.
Пан Твардовский, чародей, жил во времена короля польского Сигизмунда-Августа (1548—1572). Откуда он был родом и как провел детство, народные легенды рассказывают разно. Достоверно известно только, что юношей он поступил в Краковский университет, изучал астрономию и естественные науки, богословие, а также магию и чернокнижие, которые в то время преподавались в тамошнем университете. Снедаемый неутолимой жаждой знания, Твардовский быстро проник в тайники науки и по окончании университета в короткое время прославился как искусный эскулап.
Его ученость и таинственный образ жизни (никто ни разу не переступал порога его дома) дали повод думать, что Твардовский водится с нечистой силой. Громадное значение для популярности имело еще то обстоятельство, что у Твардовского находилось гладко отшлифованное металлическое зеркало, обладавшее магической силой. При помощи этого зеркала Твардовский во время чтения о Гомере показывал студентам всех гомеровских героев, которые отражались в зеркале как живые. Зеркало это служило ему могущественным орудием и для борьбы с врагами: с его помощью он мог убивать людей на расстоянии и сжигать дотла целые замки.
Впоследствии один из потомков Твардовского, по имени Красинский, которому досталось по наследству это зеркало, подарил его в один из католических мужских монастырей. Фогль говорит, что, по рассказам людей, видевших зеркало, оно с внешней стороны не представляет ничего особенного. Оно состоит из гладко отшлифованной металлической доски, вставленной в довольно красивую деревянную рамку, на которой вырезана следующая надпись:
Luserat hoc speculo magicus Twardowsky artes Lusus at iste Dei versus in absequiuin est[15].
Каждый раз, когда кто-нибудь брал зеркало в руки, чтобы посмотреться в него, на гладкой поверхности появлялось всегда отражение отвратительной рожи черта, вследствие чего настоятель монастыря приказал повесить это зеркало высоко над церковным входом, дабы не вводить в соблазн братии.
Несмотря на достигнутые большие успехи в разных науках, Твардовский не переставал стремиться к еще большему знанию и, наконец, достиг того, что мог по
