Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Страх не сразу оставляет меня. Он сжимает тем сильней, чем глубже я стараюсь проникнуть в незнакомый страшный, темный мир, законы которого не понятны. Свет моего юного разума не освещает даже преддверья неведомых ужасов.

Вдруг вместо отчаяния и страха в груди поднялась огромная глубокая могучая волна и будто перенесла меня в другое измерение. Может быть, в четвертое, о котором нам рассказывала учительница физики. Жутко стало. Внутренне содрогнулась. Чувствую, сознание гаснет...

Очнулась. Лежу, в голове застряли несозревшие мысли: «И зачем я пытаюсь мысленно перейти черту, за которую не пускает страх? Зачем мне нужна горечь, которая омрачает жизнь? Борьба с собой не выходит за пределы инстинкта самосохранения? К страху нельзя привыкнуть? Он всегда в нас заторможенный или оттесненный сознанием? А потом оживает? Моя чувствительность и эмоциональность — причины такой бурной реакции или у всех так?»

Чего я испугалась? Откуда во мне этот постыдный, неконтролируемый напрасный страх? Ведь не сегодня появились эти плиты? Но какой ужас они наводят!! Невзирая на терзания, превозмогая страх, попыталась с предельной точностью оценить и уяснить свое поведение. Навоображала себе с чувственной отчетливостью всякой ерунды! Наступаю на собственную тень?

Стоит ли преодолевать страх? Может лучше не рисковать бессмысленно, не нарываться? Да. Безрассудство глупо и абсолютно недопустимо.

На квартиру вернулась совершенно измученная. Почему-то вспомнились слова бабушки Ани, когда она болела: «Все мы живем перед лицом смерти. И уже поэтому жизнь прекрасна... Не стоит бездарно прожигать ее». Как может жизнь быть прекрасной перед лицом смерти? Непонятно. А вот глупо жить не стоит. Одной бродить по лесу — значит искать приключений на свою голову, судьбу испытывать. Бабушка, как всегда, права. Все, что сегодня произошло со мной, буду вспоминать как дурной сон.

ВИТАЛИК ПРИЕХАЛ

Сидим мы с Виталиком (он этим летом опять приехал на лето к бабушке) на Зойкином ошкуренном бревне, ждем Ленчика. Виталик рассказывает случаи из своей городской жизни.

— Школа у нас с печным отоплением. Дрова обычно колет конюх. Утром завуч послал наш класс на уборку территории. За каждым учеником закрепил свой объект, чтобы ответственность была и отчетность. Нас троих на хворост поставил. Я собираю по саду ветки и подношу ребятам. Митяй на колоду их кладет, а Вадим топором машет. Когда Вадим уставал, я из-под его ног убирал наколотое и складывал ровными штабелями у стены хозяйственной пристройки. Митяй с Вадькой шутят, хохочут. Дело у них идет споро. Я еле поспеваю подносить ветки. Мне даже завидно стало. Я по кочкам спотыкаюсь, в бурьяне запутываюсь, вытаскивая корявые палки, а у них весело. И побасенки успевают рассказать, и работа важная, ответственная. Смотрю издали: Митяй от хохота за живот держится, а Вадим колоть перестал и по траве катается от смеха. Не выдержал я, бросил ветки и побежал к ним. Думаю, попрошу хоть на полчасика поменяться ролями с кем-нибудь из них.

Подбегаю. Отчего ребята хохотали, так и не понял. Только слышу, как Митька говорит: «Кому операция нужна? А ну, подставь пальчик!» А сам топором размахивает. А Вадик палец кладет с хохотом на колоду и отвечает: «Мне нужна!» Я и сообразить ничего не успел, как увидел вытаращенные глаза Вадика. Он, заикаясь, вымолвил: «Мить, ты че, дурак?»

— А ты че? — изумленно ответил Митяй.

Несколько секунд все трое находимся в шоке. Первый, видно от боли, пришел в себя Вадим. С ужасом глядя на свой рассеченный вдоль палец левой руки, из которого лилась на пень кровь, он заорал:

— Ненормальный! Что наделал, гад?

В его глазах боль, страх, растерянность.

— Я не думал, что подставишь, ты же шутил, — испуганно, в полном раскаянии, с трудом выговаривая слова, бормотал Митя.

— А я не думал, что ты ударишь. Мы же шутили, — стонал Вадим.

Видно, шок прошел, и боль еще сильней навалилась на Вадика. Он отвернулся от Мити, присел на корточки и, закусив губу, заторможенно смотрел, как кровь течет на землю. Тут я пришел в себя, прижал две половинки пальца друга и замотал носовым платком. «Держи ладонь выше головы, потеря крови будет меньше. Ты уже и так побледнел», — посоветовал я ему и побежал за учителем.

— Что дальше было? — спросила я озабоченно.

— Зашили.

— После операции палец нормально работает?

— Двигается. Только онемел. Боли не чувствует, — объяснил Виталик.

— А ребята дружат после этого?

— Конечно. Митяй же не нарочно. Недоразумение вышло. А вот со мной препротивный случай произошел. Видишь шрам? Давно это было. Я тогда в новую городскую школу перешел. А мне дедушка перочинный ножик подарил на день рождения. Я счастлив был, не представляешь как! Ведь самый что ни на есть настоящий! Наточил его на круге, сделался он как скальпель. Всюду с собой его носил. Ночью он под подушкой у меня лежал. Ну, конечно, и в школу принес. Так вот, хвалюсь я в коридоре перед новыми одноклассниками подарком, вытаскиваю по очереди то одно лезвие, то другое, а тут подходит старшеклассник Бирюков и спрашивает:

— Легко он у тебя раскрывается?

Ну, я отвечаю:

— Как маслом смазанный!

А он тут же:

— И ты все с ним можешь делать?

— Конечно, — говорю я с гордостью.

— А наполовину раскрытый ножик пальцем до конца раскрыть сможешь?

Я мгновенно отвечаю:

— Конечно! Пожалуйста!

И тут же нажимаю на лезвие. Кровь хлынула. До кости разрезал палец. Я вскрикнул. Одна из девочек в обморок упала. Я зло посмотрел в сторону обидчика. Понял, что сыграл он на моем азарте. На всю жизнь запомнил его подлость и довольную ухмылку. В третьем классе я тогда был.

— Мне среди детей гадов не встречалось, — говорю я.

— А тогда откуда у тебя на пальцах такие глубокие следы?

— Дрова люблю колоть. Ставлю одной рукой полено, а второй тут же топор заношу. Получается, что как бы одновременно я руку отвожу, и лезвие касается дерева. Мать ойкает. А я ей говорю: «Не кричите под руку, сбиваете с ритма». У нее нервы не выдерживают, и она уходит. А мне нравится ощущение четкости, скорости и уверенности. Огромное удовольствие получаю. А шрамы на пальцах потому, что поленья летят во все стороны. Я слежу, чтобы в лицо не попали, а если по рукам и ногам — не обращаю внимания. У меня на теле синяков не бывает, а ранки как на собаке заживают.

— По голове ни разу не попадало?

— По лбу раз досталось. Такую затрещину получила, даже искры из глаз посыпались!

— Больно было? — с сочувствием спросил Виталик.

— Да нет. Я только испугалась, что от матери влетит за неосторожность. Шишка вмиг вылезла с кулак.

— Что же не увернулась? — удивился Виталик.

— Заторопилась. Обычно колю дрова до тех пор, пока руки и ноги дрожать не начинают. Люблю такую усталость. Чувствую, что по-настоящему поработала. А в тот день ко мне подружка пришла. Я говорю ей:

— Вот сейчас доколю последний чурбак и пойдем гулять.

— Погуляли?

— Погуляли. Только утром, когда я вышла умываться, тишина на кухне наступила странная, все чай пить перестали. На меня смотрят и молчат. Спрашиваю:

— Что случилось?

А мать:

— Иди к зеркалу!

Я так и ахнула: вокруг глаз огромные фиолетовые круги. Я словно в черных очках. Представляешь? В первый момент рот от изумления открыла. Потом догадалась, откуда украшение. Самое обидное, что мать не поверила моему рассказу, все выясняла, с кем я подралась или еще в какую историю вляпалась. Я попусту никогда не дерусь, если только защищаю кого. А подружка сказала, что на лавочке сидела и ничего не видела. Не смогла я доказать свою правоту. Три дня на улицу не выходила. Даже к колодцу.

— А этот шрам откуда? — опять спросил Виталик.

Я рассмеялась и объяснила:

— Послали наш класс капусту рубить. Уже морозы приличные стояли. Земля под ногами колом. Струпьями застыли колеи на дорогах. Порубили мы капусты немного, а тут машина подошла, и мы занялись погрузкой. Кочаны огромнейшие! Куда там твоя голова! Кто докинет, кто нет. А потом и маленькие кочанчики разрешили кидать в машину. Ну, тут мы их, как мячики, с полным удовольствием швыряли. А они перелетали, и тем, кто по другую сторону борта стоял, доставалось. Если по спине — ничего. А по голове — больно. Я хотя и в старой отцовской шапке была, но от удара кочаном свалилась на землю и не сразу встала. Закружилась у меня голова. Ничего! Очнулась, и с еще большим энтузиазмом работала, только, конечно, остерегалась. Несладко по мозгам получать.