Мертвые бродят в песках - Роллан Сейсенбаев

Есен, оттолкнув лодку от берега, пошутил, кивнув на дом Насыра: «Насыр-ага, а ведь не слишком-то наши люди опечалились вашему гордому отказу. Сдается мне – наоборот». Есен любил острое словцо, любил анекдоты, шутки – можно было представить, как его позабавила увиденная картина. «И хорошо, – ответил Насыр. – Еще меньше печалюсь о том я. К чему мне богатеть за счет односельчан?» – «А Беришу? Может, ему денежки пригодятся?» И Есен лукаво подмигнул дружку. «Сам заработает», – коротко ответил Насыр и положил руку на плечо внука, как бы спрашивая тем самым: «Не так ли?» Есен продолжал безобидно дурачиться: «А вот Беркайыр мулла, когда покидал Караой, до последней минуты бегал в мыле: все ему казалось, что не хватит грузовика для его скота…» – «Смотри, – вдруг рассмеялся Насыр, – у моего забора осталась одна единственная телка, а ведь она твоя, Есен!» Есен тоже рассмеялся: «Ох, и зоркий у вас глаз, Насыр-ага! Мать настояла: все повели, а мы что с тобой, хуже других?» – «Эх, Жаныл, порой женская гордыня граничит с глупостью. Ведь последняя она у вас! Чем думали дальше жить?» – «Не пропадем, – серьезно ответил Есен. – Это не главное». Насыр покачал головой: «Такой же добряк, как и твоя матушка, – до безрассудства… Поучился бы у отца: он был трудяга, но и скуповат был, в меру, конечно». – «Смотрите!» – крикнул вдруг Бериш, показывая рукой в сторону берега. По берегу мчался табун кобылиц. За ними стремительно летел огненно-рыжий жеребец – длинногривый, длиннохвостый! Казалось, что рыжая спина жеребца огнем пылает в багровых лучах заката. «Красавец, ух и красавец! – воскликнул Есен. – Давненько они не показывались, Насыр-ага: с тех самых пор, как увели у Мусы вороного!» Бериш привстал, бросив весла: «А я вижу его, вороного! Вон же он – смотрите!» Но Насыр занялся сетями. Бериш и Есен молча наблюдали за лошадьми, и Бериш вдруг снова воскликнул: «Дедушка, кажется, нашу сивую уводит». – «Где? Где?» – встрепенулся Насыр и тоже стал всматриваться, оставив сеть. В это самое мгновение раздался выстрел, к табуну поскакал какой-то всадник. «Это же Муса!» – «Точно! – пробормотал Насыр и закричал, хотя Муса вряд ли мог услышать его на таком большом расстоянии: – Муса, напрямки! Отгоняй сивую в сторону! В сторону!» Огненный, заметив всадника, изменил направление, табун последовал за вожаком. Сивая стала отставать. Огненный, поняв, что у него отбивают желанную добычу, остановился, ударил копытами, призывно заржал и, угрожающе фыркая, стал приближаться к разлучнику. Снова грохнул выстрел из двустволки Мусы. Огненный поднялся на дыбы, постоял так и повернул назад, в сторону заходящего солнца, – увлекая за собой табун. «Молдэке, могу поздравить вас, – обрадованно сказал Есен, – Муса-ага доблестно отбил вашу сивую». Насыр тут же стал наставлять внука: «С этим строптивым огненным шутки плохи. Нельзя выпускать кобылу со двора, и калитку надо запирать крепче». – «Говорят, что он увел кобылу прямо на глазах у Акбалака. Как же такое случилось?» – спросил Есен. Насыр усмехнулся: «Акбалак сам так рассказывал. Говорит, что все видел из окна. Кобыла была в путах, так огненный легко их сбил копытом. В жизни, говорит, он не встречал жеребца красивее и нахальнее. Я говорю Акбалаку: что же ты смотрел да смотрел – вышел бы да прогнал жеребца! Тот несколько раз прикусил ей холку, и та, как зачарованная, пошла за ним. Зрелище для Акбалака было волшебное! Его можно понять: только поэт может пожертвовать целую кобылу за несколько мгновений красоты ее похищения. Разве такое может случиться с простым человеком?»

Есен только покачал головой. В ответ поставив сети, рыбаки стали возвращаться к берегу. Когда они вытаскивали лодку, мимо них прошла Кызбала, за ней шествовала коза с козленочком. Как правило, безумная всматривалась в лица возвращающихся рыбаков и при этом всегда что-то невнятно бормотала. Но сегодня она не обратила на них особого внимания. Светлое бумазейное платье сидело на ней аккуратнее привычного, волосы были взяты в тугой узел на затылке. «Даже Кызбала изменилась в эти радостные дни!» – воскликнул Насыр. «Между прочим, – заметил Есен, – дикие лошади от людей шарахаются, а вот Кызбалы они почему-то не боятся». – «Что ты такое говоришь!» – почему-то испугался Насыр этого обстоятельства, показавшегося ему весьма странным. «Стану я врать! – живо принялся доказывать Есен. – Муса это тоже знает, да и многие видели». – «Ладно, – сказал Насыр, – ступайте домой, а я посижу на берегу».

Ребята уже подходили к аулу, когда увидели бегущую им навстречу Жаныл. Она бежала, путаясь в подоле длинного платья. «Что-то с матерью случилось», – пробормотал Есен. Бериш взял у него весла, и Есен поспешил навстречу. «Апа! – крикнул он. – Что стряслось?» Жаныл ничего не ответила. Обняла сына, посмотрела ему в лицо, и вместе они торопливо направились к дому.

Во дворе Бериш встретил Мусу – он о чем-то оживленно говорил с Корлан. «Где дед?» – спросила Корлан. «Остался на берегу». – «Беги скорее за ним, у нас тут чуть беда не стряслась!» – «Не надо», – остановил его Муса и сам отправился к Насыру. Скоро Корлан успокоилась и принялась хлопотать вокруг внука: «Выпьешь шубата, ягненочек? Или проголодался? Ну, тогда пойдем в дом, сейчас тебя покормлю…»

Бериш сел за стол, с жадностью принялся есть все, что старая Корлан выставляла перед ним. Наконец она села напротив, подперла ладонями щеки и вздохнула: «Соскучился, наверно, по родителям?» – «По братишкам тоже», – добавил Бериш. «Теперь уж только к школе поедешь домой». – «Бабушка, а я узнал, что вы родом из Семипалатинска». Бериш прожевал и с интересом ждал, что ответит Корлан. «Да, из Семипалатинска. Только откуда же ты это знаешь?» – «Дедушка рассказывал». – «Вот уедешь ты осенью, а мы останемся довольны, если у вас там все будет хорошо. Помогай отцу – ты у нас совсем большой теперь. Тяжело ему там будет, в чужом-то краю. Чужие – они и есть чужие, сыночек. Жалко, никого не осталось из моих родных там – все ж была бы помощь. Умерли все в голодный год. Одна я выжила…» – «Расскажите, бабушка!» – «Меня спас твой дед и его мать – пусть земля будет ей пухом…» – «Бабушка, а откуда он взялся, этот голод?» – «Откуда? – задумалась Корлан, поправляя платок на голове. – А откуда берутся все беды, как ты думаешь? Сам себе их создает человек. Казахи Сары-Арки в те времена не занимались земледелием, жили тем, что растили скот. Пришла беда, которая называлась конфискацией. У народа весь этот скот забрали. Хлеба не было, скотины не стало – чем должны были люди жить? Стали они тогда подаваться в города – а в городах было не лучше. Много тогда людей не дошло до города, погибли в пути. Степь была полна мертвецов, страшный стоял смрад, что и говорить… – Корлан смотрела вдаль, перестав замечать Бериша, потом очнулась. – Да куда же наш дед запропастился? Куда его унесло?» Она встала, Бериш увязался за ней. Телка Есена все еще была привязана к насыровскому забору. «Что же Есен ее не заберет? Ведь дедушка сказал ему…» – удивился Бериш. «Отвяжи животину да отведи к ним. Жаныл сейчас не до нее, наверно. Эта городская сноха бросила их и укатила обратно. Говорят, навсегда. Ох и бесстыжая! Да и на жениха ее нового любопытно посмотреть бы! Тоже, наверно, фрукт!» – «Это Сауле уехала?» – удивился Бериш. «Так ее звали Сауле? Значит, она. Дура, ой дура – да за Есеном жила бы как за каменной стеной! Совсем не те пошли нынче женщины: все жаловалась – воду ей, видите ли, тяжело коромыслом носить. Тоже мне, ханша! – Помогая отвязывать телку, бабушка стала наказывать Беришу: – Пусть Жаныл плюнет на все да не убивается – скажи, Корлан зовет ее, почаевничаем. А сам побудь с Есеном – парню нелегко, наверно».

Есена Бериш застал сидящим на пороге. Бериш отвязал веревку, отвел корову в сарай, а сам подсел к другу:

– Где мать?

– Зачем она тебе?

– Бабушка зовет ее пить чай…

– Хорошие у тебя дед с бабкой, сердечные… Апа! – крикнул он в открытые двери. – Корлан-апа зовет тебя на чай…

Жаныл не ответила. Послышался детский плач, следом голос Жаныл: «Спи, маленький, спи…»

– И ребенка оставила? – опешил Бериш.

– А, ты уже в курсе, – проговорил Есен. – Телефонизирован наш аул что надо, беспроволочный телефон в действии… Жаныл вышла из дому с ребенком на руках:

– Ну и дрянь! Хоть бы от груди оторвала – потом уж! Нет – бросила, и все!

– Ничего, мать, мы его на верблюжьем молоке вскормим: богатырь у нас вырастет! – Он тронул сынишку за носик, мальчик запищал опять. Жаныл, укачав младенца, проговорила:

– Тебя-то я не верблюжьим молоком вскармливала… В самом деле, пойду схожу к Корлан…

Она ушла, а Есен подошел к валявшейся штанге, которая представляла из себя два тракторных колеса, приваренных к концам толстого лома, и рывком поднял ее. Подержал сто килограммов над собой, с размаху бросил на землю и воскликнул:

– Пропади все пропадом! – Он вмиг помрачнел – Скверно будет ему без материнского молока!