«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком - Игорь Васильевич Кохановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были больницы, скандалы, драки, выговоры, приказы об увольнении, снова больницы, потом снова больницы, но уже чисто нервные больницы, то есть лечил нервы в нормальной клинике, в отдельной палате. Позволял терзать свое тело электричеством и массажами и душу латал и в мозгах восстанавливал ясность и сейчас картина такая: в Одессе все в порядке, в театре вроде тоже – завтра выяснится, и завтра же приезжает Марина. Я один, мать отдыхает, я жду. С песнями моими все по-прежнему. Употребляют мою фамилию в различных контекстах и нет забвения ругани и нет просвета, но я <…> не жалею. Я жду.
Пытался я, Гарик, чтобы ты приехал, но… Приедешь – расскажу подробнее. Это было невозможно. По-моему, кто-то из твоих магаданских коллег постарался – мол, без тебя некому работать. А может, еще что. Но сейчас ты уехал множить золотой наш запас и поправлять финансовые свои дела.
И сказал ему отец – ты, Васечек, молодец.
Зое я все время твержу, но у них какие-то свои дела, и я их редко вижу, а потом месяц я шастал по медицинским учреждениям и потерял контакты.
Увижу их на днях и опять капну. Гарик! Ты хватит ездить – полежал на дне и будя. Вот! Приедешь – будем трудоустраивать. Давно не разговаривал с Машей, опять по причине медицинской, не знаю даже – как у вас дела. Если будешь звонить – попроси, пусть она позвонит мне.
Назревают у меня всякие кинодела, но это пока прожекты, и еще надо кончить одесскую эпопею. Разберемся. Дел я наделал, Васёчек, – подумать страшно, но <…> вероятно, все будет нормально. Я тебе напишу еще поподробнее, а сейчас бегу за цветами. Вот!
Целую тебя, Васёчек! Пиши!
P. S.
А в больнице меня привязывали шнурами, как буйного. Это очень печально.
Прочитав это письмо, я представил всю описанную Володей картину очень живо, ибо видел его не раз в окончательном раздрыге, агрессивного, ничего не соображающего, и подумал, каково же было тем, кто был в эти минуты с ним рядом. Но тон письма меня немного успокоил, было впечатление, что он осознает, куда приведет эта его слабина, если он окончательно не «завяжет».
Вернулся я в Москву уже окончательно накануне 30 сентября, аккурат к маминым именинам. В Сухуми было еще жарко, и мы с Машей решили поехать хоть на недельку (на большее время оставить дочурку с сестрой бывшей свекрови она не решалась) поплавать в море, позагорать.
Когда Володя узнал о моих планах, тут же вызвался поехать со мной, тем более что он с Мариной этим летом плавал на теплоходе «Грузия», они заходили в Сухуми, стояли там несколько дней, и капитан теплохода, считавший Володю и Марину своими гостями, познакомил моего друга с какими-то важными местными людьми. Короче, говорил мне Володя, у него там все «схвачено», и примут там нас по высшему классу. Он со мной поедет на два-три дня, все мне там устроит и вернется в Москву и проводит ко мне Машу.
Я было обрадовался, как все замечательно устраивается. Но… Володя неожиданно «загудел», то есть запил. Правда, не до полной «отвязки», но все равно. И в таком состоянии на него надеяться было бы опрометчиво. А я очень устал в этой своей старательской эпопее, когда спать приходилось не больше четырех часов в сутки. А тут еще мне не хватало в Сухуми непросыхающего Володи. Нет уж, дудки…
А Володя исчез на несколько дней, и это было очень кстати.
Я купил билет и, собрав минимум вещей, поехал во Внуково.
Объявили посадку на мой рейс.
Я уже стоял у трапа самолета, как вдруг кто-то меня похлопал по плечу и произнес: «Васёчек»… Это был Володя.
Я был абсолютно не рад его появлению.
– Откуда ты узнал о моем рейсе?
– А я заехал к тебе, а Надежда Петровна говорит, что ты вот только что уехал во Внуково.
– Васёчек, давай все начистоту. Ты «загудел», значит, не остановишься. И мне с тобой там колобродить совсем не хочется. Я правда очень устал в старателях и хочу отдохнуть с Машей вдвоем, а не вытаскивать тебя из пьяных компаний.
– Гарик, клянусь, ничего подобного себе не позволю. Я просто хочу тебе там все устроить по суперклассу, чтобы ты действительно отлично отдохнул. Тем более вдвоем с Машей, – очень серьезным тоном убеждал меня Володя.
– Хорошо, но дай слово, что, если ты «загудишь», я тебя сажаю на самолет, и ты не сопротивляешься, – это я уже ставил условия согласия на его полет со мной.
– Клянусь, да, – сказал он с грузинским акцентом.
Действительно, в Сухуми нас встречали какие-то люди на черной «Волге», которую подогнали к самому трапу самолета. Все они Володю знали, он меня со всеми познакомил, и мы прямиком поехали в какой-то горный ресторан отмечать приезд «дорогого гостя».
Все было замечательно, Володя пил в меру. Где-то в одиннадцатом часу мы заговорили о том, что ведь нам надо куда-то пристроиться с ночлегом. Грузины сказали, что они обо всем позаботились и нас ждет чудесный домик на самом берегу моря.
Примерно к часу ночи нас отвезли в этот домик, познакомили с хозяевами и наконец оставили нас вдвоем.
– Ну что? – спросил Володя.
– Все хорошо, но я, честно, от них очень устал.
– Да это только первый вечер, потом мы скажем, что хотим просто купаться и загорать, без всяких застолий.
– Ну ладно. Утро вечера мудренее…
– Но и в вечере что-то есть, – не преминул Володя вставить свою любимую присказку.
Домик у моря был действительно хорош, весь утопал в зелени, а волны плескались метрах в тридцати от порога.
Проснулись мы почти одновременно. Кровати стояли так, что нам виден был двор дома, возле которого бесшумно мелькали какие-то женские фигуры, словно ходили на цыпочках. Володя тоже это заметил.
– Это они чтобы не беспокоить почетных гостей, – с улыбкой прокомментировал он увиденное.
Мы надели плавки и пошли к морю. Оно было зеркальным и почти не колыхалось, отражая восходящее солнце. Мы нырнули и поплыли. Сделав несколько гребков, я вдруг обратил внимание, что в чистой воде плавают какие-то белые частицы, как будто кто-то рассыпал по морю манную крупу.
Когда мы вышли на берег, эти крупинки противно покрывали все тело, и оказалось, их
