Вторжение - Иван Валерьевич Оченков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот хорошее место, ваше благородие! — безжалостно вырвал его из объятий грёз шепот фейерверкера Шадрина.
— Что? — не без труда вернулся в реальность молодой человек.
— Я говорю, вот хорошее место для станков. Ровное и от чужих глаз укрытое!
— Да, пожалуй, — согласился он, осматриваясь.
— Так что, ставим?
— Давай!
Установка примитивных треног не заняла много времени. Прицеливание, если так можно назвать манипуляции в быстро надвигающихся сумерках с квадрантом, тоже.
— Правее берите, вашбродь, — снова подал голос Шадрин и, видя непонимание в глазах офицера добавил. — Ветерок с моря!
— Порассуждай мне! — сердито оборвал он подчиненного, но прицел все же поправил.
Следовало поторапливаться, ибо скоро совсем стемнеет, отчего наводить и без того не отличавшиеся точностью ракеты станет просто невозможно. Хитрый и до ужаса бесцеремонный казачий полковник Тацына, объясняя ему замысел предстоящей операции, сказал просто.
— Тебе, мил человек, и попадать никуда не надо! Ты главное ракеты пускай, чтобы им всем в ночи повылазило. Коли получится — хорошо, нет — тоже ничего страшного. Просто спать не дашь, бисовым детям, и то ладно. А если лошадей перепугаешь, так и вовсе прекрасно!
— А почему лошадей? — не сразу сообразил Щербачев.
— Да потому, — со вздохом принялся объяснять очевидные для всех кроме молодого офицера вещи казак, — что мало их. Тех же что есть, по большей части у татар взяли. А крымцы своих коней к выстрелам не приучают, так что, если хорошо напугаешь, они им весь лагерь копытами затопчут. Вишь загон, какой хлипкий!
Что же, нельзя не признать, что в резон в словах полковника имелся. Тем не менее, поручик тешил себя надеждой, что ему удастся нанести союзникам и более существенный урон. Ведь если по отдельно стоящей цели без пристрелки не попасть, то по раскинувшемуся на несколько квадратных верст военному лагерю не промажешь. Главное отстрелять как можно больше ракет, а там на кого бог пошлет. Возможно, ему опять повезет, и пущенная верной рукой ракета угодит в склад боеприпасов или убьёт вражеского военачальника, после чего деморализованный противник поспешит покинуть русскую землю, а он станет «Спасителем Отечества»!
Пока Щербачев предавался мечтам, Тацына тоже не сидел без дела. Не претендуя на роль нового Минина или Пожарского, полковник собирался дать французам, почему-то именно их бравый казак не любил больше всего, самое настоящее сражение по всем правилам воинского искусства. Рассуждал он при этом просто.
Попав под ракетный обстрел, подданные Наполеона III долго терпеть не станут и непременно захотят наказать наглецов. Конницы у них нет, стало быть, атакуют пешими. Но равнение в темноте держать не так просто, да дальность выстрела без возможности прицелиться не будет иметь особого значения. Зато маневренность и умение казаков орудовать пиками и шашками может оказаться весьма кстати. А приданные ему по приказу великого князя две конные батареи давали предстоящей авантюре неплохие шансы на успех!
Стоило стемнеть, как несущееся вскачь время будто остановилось. Секунды совершенно не желали складываться в минуты, а те тянулись, как если бы завязли в патоке. Щербачев уже почти потерял всякое терпение, когда внезапно появившийся из темноты посыльный казак, прошептал ему.
— Их высокоблагородие приказал начинать!
Это означало, что все участники предстоящего боя заняли свои места и ждут от него сигнала. В горле сразу же пересохло, руки и ноги налились свинцовой тяжестью, а в голове стало пусто, как перед экзаменами.
«Боже, что со мной, я же не первый раз в деле!» — взмолился про себя поручик, после чего его немного отпустило. После этого не отличавшийся до этого особой набожностью офицер истово перекрестился и, уже не таясь, громко и, как ему показалось, вполне командным голосом закричал, прикрыв глаза:
— Первый и второй станок! Пали!
— Ну, чисто прокукарекал! — блеснув в темноте белозубой улыбкой, хмыкнул казак, но его никто не расслышал.
Сначала зашипели как стадо гремучих змей пороховые запалы, а потом с четырехгранных направляющих жолобов сорвались ракеты, осветив на минуту все вокруг. Пока замершие солдаты с восторгом наблюдали, за устроенный ими же фейерверк, Щербачев не переставал молиться, чтобы прицел оказался верным. В принципе, так и получилось. Несмотря на то, что один из посланных им снарядов в последний момент изменил траекторию и без особого вреда для противника упал в воду, взбаламутив спокойную до того гладь лимана, вторая разорвалась над палатками, насмерть перепугав ее обитателей.
В немедленно пробудившемся лагере начался бедлам. Толком не проснувшиеся еще полуодетые люди в панике выскакивали из палаток, растерявшиеся часовые принялись стрелять, после чего к ним присоединились пушки, потом загремели барабаны, но всего этого поручик уже не видел и не слышал. Убедившись, что прицел выставлен более или менее правильно, он не смог сдержать радость закричал:
— Так их! — После чего, добавил — С третьего по восьмой, Пали! Перезарядка!
Дальнейшее он помнил плохо. Два десятка матросов, приданных батарее уже в Севастополе, и пятеро солдат, прибывшие с ним еще из Петербурга в потемках суетились вокруг треног, вставляя ракеты, затем поджигали фитиль, после чего те с шипением улетали в сторону вражеского лагеря. Одни из них успевали разорваться в воздухе, другие падали на землю и срабатывали уже на ней. Разброс оказался столь велик, что о прицельной стрельбе не могло быть и речи, но с другой стороны на всем вражеском бивуаке не осталось ни одного спокойного уголка.
Наконец командирам союзников удалось навести среди своих подчиненных относительный порядок. Более или менее успокоившиеся солдаты скоро убедились, что вражеских ракет не так много, а ущерб от них не велик. Тем не менее обстрел не прекращался и злой как черт новоназначенный после гибели Сент-Арно главнокомандующим союзными силами генерал Канробер приказал — «Немедленно прекратить этот безобразие!»
Еще сильнее зарокотали барабаны, часовые оттащили в стороны рогатки и из лагеря скорым шагом выступили две роты егерей и зуавов. Поскольку ракетная батарея продолжала вести огонь, определить, где скрывается враг не составляло никакого труда. Туда они и направились, ощетинившись в темноте оружием. Но стоило им подобраться, к продолжавшим пускать в небо огненные снаряды противникам, как на них обрушилась картечь.
Вообще, четвертьпудовые единороги и шестифунтовые пушки к середине девятнадцатого века уже устарели, их мощности
