От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана - Гаянэ Левоновна Степанян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысль Солженицына о том, что искусство имеет в своем основании правду и тем самым неминуемо и непременно побеждает насилие, удивительным образом перекликается с заповедью блаженства: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Конечно, более точным переводом было бы слово «праведность», но для нас привычнее именно «правда». И в такой текстовой перекличке рождаются еще более глубокие и высокие ассоциативные связи с текстом куда более высокого порядка, чем выражение личного мнения писателя.
В этой финальной части речи сливаются воедино этические и эстетические представления Солженицына, представления о том, что обязанность и свобода художника, по сути, две стороны одной истории о борьбе художника с ложью, а потому четвертым словом в нашем сюжете нобелевских речей станет слово «правда».
Неуживчивый мессия
В 1974 году в прессе появились отрывки из «Письма вождям Советского Союза» Солженицына, написанного годом ранее, и наметился конфликт писателя и с западной общественностью, поскольку письмо сочли антидемократическим. Академик Андрей Сахаров[212] откликнулся на него заметкой «О письме Александра Солженицына “Вождям Советского Союза”», и я приведу некоторые его возражения писателю, которые проливают свет на причину начавшегося конфликта между Солженицыным и западным обществом[213].
1. Солженицын убедительно говорит о страданиях русского народа, но сужает тему, говоря только о русском народе, в то время как антинародные репрессии коснулись всех народов многонациональной страны.
2. Солженицын говорит о том, что именно западное учение — марксизм стал причиной того, что Россия сошла с пути здорового развития. Но разве справедливо разделять идеи на русские и нерусские? И разве изыщется хоть какой-то эпизод в истории России без катаклизмов и потрясений, который можно было бы назвать «здоровым путем развития»?
3. Сахаров не мог согласиться с критикой идеи прогресса, поскольку полагал прогресс настоятельно необходимым для решения многих насущных проблем человечества.
Солженицын много ездил с выступлениями. Побывал в Западной Европе, Канаде, США. Обосновался же писатель в штате Вермонт (США) и там воплотил свой грандиозный замысел — многотомную историческую эпопею «Красное колесо». Работа потребовала от него колоссальных усилий: он трудился по 10–12 часов в сутки без выходных. Эпопея повествует о жизни России между августом 1914 года и апрелем 1917‑го. В ней писатель размышляет о том, почему страна оказалась на своем скорбном пути после этих событий.
Будучи человеком сложной мысли, Солженицын не присоединился к пропаганде Запада против Советской России. В западном мышлении и в социальном укладе он видел не меньше изъянов, чем в мышлении и укладе советском. Он критиковал американскую действительность не в меньшей степени, чем СССР. Пример такой критики — его статья «Расколотый мир», известная также как «Гарвардская речь», с которой он выступил в 1978 году. Основы у коммунистического мира и мира западного противоположны только на первый взгляд. Они словно две головы дракона, две стороны медали, и обе губительны. Коммунистическое общество ужасно, потому что построено на произволе. Но юридический диктат ничем не лучше любого другого, потому что точно так же не требует от человека полного осуществления духовных и нравственных усилий. Диктат юриспруденции ведет к консерватизму, который означает остановку в развитии общества, а не сохранение его созидательных сил. Статью писатель завершил мыслью о том, что мир подошел к развилке между гибелью и историческим поворотом к новому возрождению: «Если не к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по значению равному повороту от Средних веков к Возрождению…» И, если человечество хочет выжить, «ни у кого на Земле не осталось другого выхода, как — вверх»[214]. С третьей волной русской эмиграции, последовавшей за окончанием оттепели, Солженицын тоже не ужился, о чем рассказал в мемуарах «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов.
Поэт Давид Самойлов отмечал интеллектуальное самостояние Солженицына и после мимолетной встречи написал: «Восхищаясь им, еще раз уверился, что возможны обстоятельства, когда мы окажемся в разных станах. Чем хуже будут обстоятельства, тем лучше будет Солженицын, тем значительнее его личность. Он — человек воли и чести. Сочетание этих качеств, независимо от его воззрений, делает его первостепенной фигурой нашего времени»[215].
Г. Бёлль усмотрел нравственную целостность в том, что русский писатель бесстрашно сражался со злом в любом из его политических обличий: «Александр Солженицын совершил переворот в сознании, переворот всемирного значения, который нашел отклик во всех концах света. Он разоблачил не только ту систему, которая сделала его изгнанником, но и ту, куда он изгнан; он разоблачил и тех, кто усердно использует его для саморекламы. Но может ли такой писатель, как он, вообще работать на какую-либо рекламу? Нет, он навсегда останется в совестливой памяти времени, а не только в истории духовного развития человечества, истории культуры, он останется там своими произведениями, неотделимыми от личности писателя»[216].
О той же нравственной целостности Солженицына говорил и Бродский в интервью 1981 года «Рождённый в изгнании»: «Но главная миссия Солженицына состоит в том, чтобы предупредить о нашествии зла, и тут он абсолютно прав. Для многих, живущих на Западе, это не очень-то приятно, вот почему они всячески пытаются его принизить. Они тщатся доказать, что он плохой писатель, отмахнуться от него, списав все на эстетику, а здесь неприменимы эстетические критерии. На самом деле Солженицын эпический писатель, в том смысле, что в его книгах можно найти образцы любого жанра. Он берет ту литературную форму, которая оказалась под рукой, ибо рассказываемое им подавляет. Я думаю, мы все, и на Западе, и на Востоке, многим ему обязаны»[217].
Игнат Александрович Солженицын в интервью корреспонденту газеты «Известия» коснулся спорных и неоднозначных суждений своего отца, сказав следующее: «Высказывания и оценки… пытаются “примерить” к эпизоду, к мгновению. Взгляд отца, его суждения шире, чем сиюминутность»[218]. Вероятно, таким способом мысли писателя объясняется то, что за пределами родины Солженицына в большей мере воспринимали как борца-политика, нежели как писателя. В 1975 году о нем вышел роман «Врата ада», а
