Что-то на айтишном. Продуктовый подход к развитию личности - Ирина Баринская

Дневники: август, 2021. «Земля обетованная» Эриха Ремарка про судьбы немецких эмигрантов в Штатах в годы второй мировой войны (категорически отказываюсь писать это строчными буквами, чтобы не придавать дополнительной важности и смысла стремлению людей уничтожать друг друга) подняла целый пласт воспоминаний, связанных с моей собственной попыткой бегства. То, что было со мной, даже нельзя назвать настоящей эмиграцией, я как будто бы играла в это, как и во многие вещи в своей жизни: в дружбу, в любовь, в отношения, в протест, в идеологию.

Впервые эта мысль пришла ко мне 1,5 года назад, когда я только вернулась из Израиля и еще не начала поиски работы, жила на родительском чердаке, отчаянно цепляясь за опыт жизни на чужбине. По сути, это был первый серьезный опыт выживания и взросления; возможно, поэтому мне казалось таким важным сохранить прогресс и постараться вернуться при первой возможности. Для того, чтобы сохранить иврит – этот бессмысленный мертвый язык, как говорила моя мама – я взяла преподавателя, ежедневно тренировалась в приложении и смотрела израильские шоу. Одно из них мне посоветовала репетитор: туда приглашают эмигрантов разных волн, задают им вопросы из серии «как вы чувствуете себя здесь? с какими проблемами сталкиваетесь?» и спрашивают о прочих выводящих на эмоции веах. В одном из этих шоу участвовали эфиопские евреи, кожа которых темна, как ночь, и которые считают себя истинными потомками Христа. И эти люди рассказывали, что на их родине идет война, что детей продают в рабство, что им некуда возвращаться, что им невыносимо сложно в Израиле, где их считают людьми второго сорта, но это всяко лучше чем то, откуда они бежали.

Тогда я задумалась: от чего бежала я? Ведь моя жизнь, несмотря на общий градус неадеквата по многим фронтам в моей стране, была несравнимо лучше. Во-первых, уже довольно давно я находилась в состоянии внутренней эмиграции, общаясь с определенными людьми, потребляя определенный контент, очень много путешествовала и видела других людей, иные уклады жизни и прочее. Во-вторых, мне особенно не отчего было бежать. Моя семья жила и живет в достатке, я сама с институтских времен работала в проправительственных СМИ, а после – IT, международная компания, банки и корпорации, и даже занималась собственным делом, которое мне никто не мешал развивать. Я сделала себе имя и карьеру в Москве, здесь для меня были открыты все двери. Это сравнение ситуаций было как гром среди ясного неба: по сравнению с этими людьми, для которых нет пути назад, по сравнению с репатриантами всех волн из России, не сумевшими чего-то добиться в своей стране и бежали с периферии, где маленькие зарплаты еще долго будут таковыми, по сравнению с молдаванами, казахами, грузинами, украинцами и представителями других бывших советских республик, где часто нет нормальной работы, где идут военные действия, где нищета, мне не на что было жаловаться и не от чего было бежать.

Всех вокруг я уверяла, что это осмысленный подход: что я не бегу от чего-то, а пробую для себя что-то новое. И Бог свидетель, так оно и было. У меня практически не было сложных периодов в эмиграции: я могла в любой момент все бросить и уехать под крыло к родителям, поэтому даже когда мне было нечего есть и негде жить, это просто были те трудности, которые я сама для себя выбирала. Когда я работала за еду, когда я мерзла в бетонной коробке в черном бедном квартале, когда я мыла туалеты – все это было необязательно и могло быть по-другому. Я пыталась доказать себе, что могу что-то сама в другом сложном мире, не прося денег у родителей, без мужа или любого другого мужика, который бы взял на себя вопросы безопасности и обеспечения. Вцелом, все получилось: я научилась вести свой бюджет, научилась зарабатывать, получила первую официальную работу и платила налоги в новой стране, а это уже показатель того, что первые шаги ассимиляции были сделаны. Кажется, что если бы не ковид, моего упорства и воли хватило бы, чтобы построить там жизнь – шаг за шагом, все лучше и лучше, ведь от состояния полубомжа прошло всего лишь несколько месяцев. Но в какой-то момент возник вопрос: зачем? Зачем работать 9 часов на ногах в неудобной обуви, натирая до блеска стаканы и вынося объедки за богатыми евреями и туристами? Зачем пытаться вписываться на волонтерской основе в экологические проекты, где к тебе все равно будут относиться как к мусору? И множество других «зачем».

Моя подруга АМ точно знает ответ на этот вопрос. Она лесбиянка, и мечтает о семье в мире, где она будет иметь возможность растить ребенка с другой женщиной, и это не будет проблемой. В России так еще долго будет нельзя, если вообще когда-нибудь будет можно. Но при этом Ми вернулся после 7 лет в Израиле и, кажется, счастлив даже больше меня. Потому что уже нашел работу по специальности, потому что может ходить в платье на некоторые тусовки, и это уже почти нормально в Москве. Да, все еще приходится переодеваться, когда он ездит на свой район, но все не сразу и не быстро. А мы, поколение тех, которые считают такое нормой, растем и занимаем всё больше места в обществе, объясняя новым поколениям, почему нормально, если мужчина хочет носить платье или две женщины хотят быть семьей.

Думаю, что на самом деле я лукавила и все же бежала. Я бежала от себя маленькой, той, которая на многое закрывает глаза, не берет на себя ответственность, не считает деньги, потому что они всегда есть у мамы или у мужчины рядом, не ценит комфорт, который многим даже и не снился, ругает правительство, потому что круто быть диванной революционеркой, упивается чувством собственной важности, не осознает, как ей в жизни фартит по всем фронтам. Там, в Израиле, я получила много всяких оплеух, которые оказались для меня очень полезными, встряхнули и привели в чувство моего пубертатного внутреннего подростка. Была ли я настоящим эмигрантом? Кажется, да. Но только в своей голове – именно там случился весь мой внутренний ад с тотальным одиночеством, невыносимым страхом, попытками найти смысл, чтобы прожить хотя бы еще один день. Физически я всегда была у Бога за пазухой, и даже в самые темные моменты, когда черный парень не давал мне прохода ночью в опасном районе, когда кто-то проникал в мою комнату, когда сальный старик клал мне руку на плечо, когда у воды в моем доме был странный вкус, а потом я сошла с ума, все это время за