В доме веселья - Эдит Уортон

Это чувствовалось в ее улыбке, обращенной к нему, в той готовности и уверенности, с какой она подобрала кончик соединяющей их нити, как будто эта нить не была оборвана им с яростью, от которой он до сих пор не мог оправиться. Подобная ловкость была ему отвратительна, но он сказал себе, что боль предшествует излечению. Теперь он выздоровеет — изгонит последнюю каплю яда из крови. Он уже чувствовал себя лучше в ее присутствии, даже лучше, чем когда просто думал о ней. Ее притворство и недомолвки, ее пути напрямик и долгие обходные маневры, умение, с которым она умудрилась встретить его там, откуда все досадные намеки из прошлого не были видны, говорили о том, что с тех пор, как они расстались, она долго практиковала свое искусство. Он чувствовал, что она наконец пришла к миру с самой собой, заключила пакт со своими мятежными импульсами и достигла совершенной системы самоуправления, в которой все преступные намерения либо заключались под стражу, либо принуждались служить государству.

Но он увидел и другое в ее поведении, увидел, как уверенно она движется тайными лабиринтами ситуации, в которой даже после откровений миссис Фишер он сам брел на ощупь. Уж теперь-то миссис Фишер не сможет обвинить мисс Барт в пренебрежении возможностями! Раздраженные наблюдения Селдена доказывали, что она вполне ими воспользовалась. Лили была идеалом для всех: подчинялась нервному превосходству Берты, добродушно стерегла настроения Дорсета, оказалась вполне совместима с Дейси и Сильвертоном, причем первый, очевидно, основывался на давнем восхищении ею, в то время как юный Сильвертон, зловеще погруженный в себя, казалось, воспринимал ее как некую непонятную помеху. И вдруг, пока Селден отмечал все тончайшие оттенки, которыми она творила гармонию в этом круге, его посетило откровение: раз возникла необходимость столь ловко управлять ситуацией, ситуация должна быть действительно отчаянная. Теперь его неотвязно преследовало ощущение, будто Лили стоит на краю чего-то неведомого. Казалось, она балансирует у самой пропасти, грациозной ножкой нащупывая опору для своего бессознательного, опору, в которой отказала ей земля.

На Английской набережной, где Нед Сильвертон прицепился к нему на все полчаса перед обедом, Селден почувствовал себя совсем неуверенно. Сильвертон пребывал в состоянии тотального пессимизма. Как можно торчать в такой дыре, как Ривьера, имея хоть каплю воображения, — и это на Средиземном море, где есть из чего выбирать, но если твой выбор основан на рецепте приготовления жареного цыпленка!.. Господи! Какую науку можно было бы развить на почве тирании желудка — как застойная печень или пониженная кислотность желудочного сока может изменить судьбу Вселенной, пересилив все остальное, — а хроническое несварение просто обязано быть среди «законных прецедентов»! Жизнь женщины катится под откос из-за неспособности мужчины переварить свежевыпеченный хлеб. Гротеск? Да, и трагедия — как и всякий абсурд. Нет ничего более зловещего, чем трагедия в комической маске. О чем это он, собственно? Ах да, о том, что заставило их покинуть Сицилию и поспешить обратно: ну что ж, частично это произошло потому, что мисс Барт соскучилась по бриджу и элегантности. Глухая к поэзии, равнодушная к искусству — свет никогда не проливался для нее ни на море, ни на суше! И конечно, она убедила Дорсета, что итальянская пища ему вредна. Она может внушить ему все — все! Миссис Дорсет в курсе дела — о, совершенно, она все видит! Но помалкивает — и ей приходится сдерживаться довольно часто. Мисс Барт ей близкая подруга, она и слова плохого не хочет слышать про нее. Но женская гордость страдает — не ко всему можно привыкнуть… Это все между нами, конечно? Ах, но вот и дамы замахали ему с балкона. И он помчался к отелю, оставив Селдена наедине с раздумчивой сигарой.

Позднее вечером он еще более укрепился в своих выводах, подтвержденных слабыми намеками, которые и сами по себе могут излучать свет во мраке сомневающегося разума. Селден, случайно встретив знакомого, отобедал с ним в ресторане и с ним же решил пройтись по ярко освещенной набережной, где были выставлены ряды уже переполненных скамей с видом на сверкающий мрак моря. Ночь была нежна и убедительна. Над головой висело летнее небо, которое бороздили ракеты фейерверков, а с востока над величественным изгибом побережья поднималась запоздавшая луна, посылая через залив луч света, который испепелялся в красном блеске лодочной иллюминации. На увешанной фонарями набережной обрывки музыки плыли над гулом толпы и мягким перешептыванием веток в сумрачных садах, а между садами и за ресторанчиками текла людская река, в которой громогласное карнавальное настроение сдерживалось только растущей усталостью угасающего сезона.

Селден и его спутник, не сумев найти места на скамьях с видом на залив, брели какое-то время вместе с толпой, а потом нашли обзорную точку на высоком парапете сада у набережной. Оттуда они видели только треугольник воды и мерцание раскачивающихся лодок по всему заливу, но толчея на улице была видна хорошо, и казалось, что для Селдена это было самое интересное зрелище. Через некоторое время, однако, он устал сидеть на насесте и один пошел по улице, зайдя за первый же угол в залитую лунным светом тишину переулка. Длинные садовые стены со свесившимися деревьями отбрасывали тени на тротуар, свободный экипаж проследовал по пустынной мостовой, и тут же Селден увидел пару, вышедшую из тени на другой стороне улицы, пара помахала шоферу и уехала по направлению к центру города. Лунный свет коснулся их, когда они замешкались, садясь в коляску, и он узнал миссис Дорсет и юного Сильвертона.

У ближайшего фонарного столба он взглянул на часы и увидел, что время идет к одиннадцати. Он миновал еще один перекресток и, не смешиваясь с толпой на набережной, дошел до роскошного клуба, возвышающегося над сутолокой. Там среди пламени переполненных столов для баккара он увидел лорда Хьюберта Дейси, восседающего со своей привычной усталой улыбкой над быстро исчезающей горкой золота. Скоро горка растаяла, лорд Хьюберт поднялся, пожав плечами, и присоединился к Селдену, чтобы выйти на пустую веранду клуба. Было уже за полночь, и толпы покинули ресторанчики, а длинные следы залитых красным светом лодок рассеялись и исчезли под небом, которым вновь овладел спокойный блеск луны.

Лорд Хьюберт посмотрел на часы:

— Черт, я обещал присоединиться к герцогине за ужином в ресторане «Лондон-хаус», но уже первый час, и я полагаю, они все разбежались. Я-то потерял их в толпе вскоре после обеда и укрылся здесь, во искупление. Они нашли места на променаде, но, конечно, тихо посидеть не могли, герцогиня никогда не может. Она и мисс Барт отправились на поиски того, что они называют приключениями. О боги, и это не их вина, что они до сих пор не нарвались на неприятности! — И он добавил, поискав в кармане сигареты: — Мисс Барт — ваш старый друг, насколько я знаю от нее же… Ах, спасибо, кажется, у меня ни одной не осталось. — Он закурил предложенную Селденом сигарету и продолжал высоким протяжным голосом: — Это не мое дело, конечно, но не я познакомил ее с герцогиней. Очаровательная женщина — герцогиня, вы же понимаете, и очень близкий мой друг, но крайне либерально образованна.

Селден выслушал это молча, и после нескольких затяжек лорд Хьюберт разразился снова:

— Такого рода знания нельзя передавать девице, хотя девицы в наше время настолько компетентны, что могут сами судить, но в данном случае… Я ведь старый друг тоже, знаете ли… и вроде ей больше не с кем поговорить, и вообще вся ситуация немного запутанная, как я это вижу, а ведь была и тетушка где-то, такая болтливая и невинная, но умевшая наводить мосты над пропастью, которой не видела племянница… Ах, она в Нью-Йорке? Какая жалость, что Нью-Йорк так далеко!

Глава 2

На следующее утро мисс Барт поздно вышла из своей каюты и обнаружила, что, кроме нее, на палубе «Сабрины» никого нет. Не похоже, чтобы кто-нибудь уже садился на уютные подушки шезлонгов, которые выжидательно расположились под просторным навесом. Лили узнала от стюарда, что миссис Дорсет еще не выходила, а джентльмены порознь сошли на берег сразу после завтрака. Получив эти сведения, Лили оперлась на поручни и постояла некоторое время, с удовольствием предаваясь праздному созерцанию представшего перед ней зрелища. Безоблачный небосвод окунул море и берег в ослепительно чистую купель солнечного сияния. Фиолетовые воды очертили четкой белопенной каймой край побережья, на его неровных возвышенностях из сероватой зелени олив и эвкалиптов выглядывали отели и виллы, а голые, тщательно прорисованные горы на заднем плане дрожали в неярком, колеблющемся свете.

Как это было прекрасно и как же она любила все прекрасное! Лили всегда знала, что ее восприимчивость к красоте маскировала некую притупленность других чувств, и тут ей нечем было гордиться, но последние три месяца она со всей страстью предавалась наслаждению красотой. Приглашение Дорсетов уплыть с ними за границу стало для Лили чудесным освобождением от сокрушительных невзгод. Умение возрождаться в новой обстановке и снимать с себя ответственность так же легко, как менять окружение, в котором возникли проблемы, позволяло ей думать, что перемена мест — это не просто отсрочка, а истинное решение ее затруднений. Нравственные угрызения преследовали ее только в среде, их породившей, — нет, Лили не собиралась преуменьшать или игнорировать их, но они утратили свою явственность, стоило только сменить фон. Ей нельзя было оставаться в Нью-Йорке, не выплатив денег, полученных от Тренора, а чтобы освободиться от этого чудовищного долга, ей, может быть, пришлось бы всерьез подумать о браке с Роуздейлом. Но волей случая Атлантический океан простерся между Лили и ее обязательствами, и они почти совсем исчезли из виду, словно буйки, которые она миновала и оставила далеко позади.