Эльфийские саги (сборник) - Константин Пимешков

2. Ведьма

Низкие облака, с утра затянувшие небо, к вечеру принесли дождь. Ветер, что шумел в кронах, стих. Стало слышно, как тяжелые капли стучат по листьям. Виктор посмотрел вверх. Делать этого не стоило. Нога скользнула по влажному корню. Руки в безуспешной попытке удержать равновесие поднялись выше плеч. Корзина закувыркалась, рассыпая грибы. Мир резко повернулся. Правый бок пронзила нестерпимая боль.

Виктор осторожно перекатился на спину с некстати подвернувшегося пенька. Серое небо лежало на верхушках деревьев. Листья изредка подрагивали, принимая на себя удары редких тяжелых капель. Одна из них быстро выросла в размерах и размазалась по щеке.

Стараясь двигаться осторожно, Виктор перевернулся на живот и встал на колени. Медленно поднялся на ноги. Тупая, сидевшая под ребрами боль при каждом движении выглядывала и кусала. Виктор ощупал правый бок. Под пальцами хрустнуло. Коммуникатор не выдержал падения. Раздавленный экран в куче пластиковых обломков теперь не покажет, куда занесло Игоря. До Селища, где осталась машина, должно быть недалеко. Но в какой стороне деревня – непонятно. Последний гриб он нашел, вроде, у той березы. А вот откуда пришел к ней?

Солнце пряталось за низкими облаками. Пелена дождя уже скрывала дальние деревья. Вдруг будто кто подсказал, намекнул, куда надо идти. Виктор накинул капюшон. Подумал, что теплую куртку и сапоги он надел не зря. Морщась от боли, подобрал корзинку. Посмотрел на неё. Бросил и пошёл, уверенный, что идет в правильном направлении.

В сумерках деревья подступили ближе. Стройные стволы сменились кривыми. Местами попадались заросли папоротника. Виктор брел по мокрому лесу и не замечал ни времени, ни расстояния. Не замечал, что уже ничего не видно под ногами, но не спотыкался. Обходил деревья, словно кто-то указывал дорогу.

Что-то тяжело ухнуло впереди. Так падает в сугроб подтаявший снег с крыши. Виктор остановился. Проснулись в душе детские страхи. Кто или что могло ухнуть, Виктор не представлял. Но что-то толкало вперед – туда, где падает с крыши тяжелый снег. И он пошел, с трудом переставляя ноги, через темный мокрый лес.

Деревья закончились, и из темноты возникли наваленные друг на друга коряги. Опять ухнуло. Показалось – совсем близко. Виктор двинулся вдоль завала. Каждый шаг давался с трудом. Справа чернота скрывала деревья, очерчивала контуры леса на фоне чуть светлого неба. Слева тянулись кривые лапы, старались задержать, не пустить. Передвигать ноги становилось все труднее. Наваливалась усталость. Боль затаилась и ждала резкого движения, чтобы уколоть в бок.

Коряги внезапно закончились. Виктор по инерции сделал еще пару шагов и вышел на твердую, ровную поверхность, не похожую на лесной мох или траву. Идти стало несравненно легче. Слева из темноты вынырнула кривая лапа и потянулась к лицу. Непроизвольно шарахнувшись в сторону, Виктор уперся во что-то правым плечом. Поворачиваясь, качнулся. Чтобы не упасть, ухватился рукой за очередную корягу. Присмотрелся. Перед ним стоял, расставив руки, вырезанный из дерева бородатый мужик. На плече у него сидела ушастая птица. Тоже деревянная.

Впереди снова глухо ухнуло. Раздался звон железа. За деревянной фигурой появилось яркое пятно света. Молодой женский голос спросил:

– И что ты там стоишь?

Язык отказывался шевелиться. Удалось выдавить только хриплый стон. Из темноты донеслось:

– Что ты рот открываешь? Отвечай! Немой, что ли?

Большой светлячок неуверенно подплыл ближе. Справа гремел железом, топал и ухал кто-то большой и тяжелый.

– Буян! Молчать! А ты, там! Смотри на меня, а не на собаку!

И тут всё встало на свои места. Виктор по-прежнему ничего не видел, но совершенно точно знал, что впереди.

Слева громоздились коряги. Вправо уходила в темноту нехитрая ограда из жердей. За ней бегал огромный пес. Звенела толстая – под стать кобелю – цепь. Перед домом с мезонином стояла сгорбленная старуха. Резное крыльцо и балкончик над ним явственно отпечатались в сознании. Из-под сруба высовывались пальцы огромной куриной лапы. Вокруг стояла тьма, ставшая еще плотнее из-за режущего с непривычки глаза света керосиновой лампы. Её держала, отставив руку в сторону, старуха.

Откуда он знал, как выглядит дом, Виктор понять не мог.

Лампа качнулась. Старуха жалостливо выдохнула:

– Эх, болезный! – и, разворачиваясь, произнесла: – Ну, проходи, коль дошёл. Не к Буяну же в будку тебя селить.

Виктор, с усилием переставляя ноги, пошел к дому вслед за хозяйкой. А та уже поднималась на крыльцо.

В сенях голос вернулся.

– Извините, что потревожил вас. Я заблудился.

– Знаю. От самых Дубков идешь. Вот, сюда проходи.

Скрипнула дверь, и старуха проскользнула в огромную комнату, заставленную корягами и деревянными фигурами. Неизвестные науке страхолюдины выстроились под большим темным окном. У стены напротив стоял длинный ларь с плоской крышкой. Под потолком, в неверном свете керосиновой лампы колыхались пучки трав, веники и сетки с чем-то непонятным внутри. Запахи переплетались, приносили тепло летнего луга или обдавали болотной сыростью.

– Приподними крышку-то. Ах, забыла! Ты ж болезный, – проговорила старуха.

«Откуда знает? Неужели меня так перекосило? И что за Дубки? Нет здесь такой деревни». Виктор подошел к ларю. Сжав зубы, открыл его. Из глубины появилась старая перина, за ней толстое ватное одеяло и огромная мягкая подушка. Глядя на нее, хотелось спать, спать… До Виктора наконец-то дошло, как он устал. Ноги стали ватными. Едва дождавшись, когда бабка расстелет на крышке перину, сел и собрался упасть головой на подушку.

– Не торопись, болезный. Сейчас корешок принесу, – старуха повесила лампу на какую-то корягу и поспешила за дверь. – Ты раздевайся пока.

Из темноты слышалось бормотание:

«Отварчику бы. Да в баньку… Ах, вот ты где! Прожует, запьет. И будет он у нас свеженький… Так, теперь водички…»

Старуха вернулась с большой алюминиевой кружкой и непонятным корешком в руках.

– Ешь, а то к завтрему мясо от костей отделится. Не заметишь, как гнить начнешь.

– Может, не надо?

– Может, и не надо… А надо бы тебя отваром напоить, да некогда. Пока готовлю – поздно будет. Уж больно долго ты шел.

Старуха глянула Виктору в глаза. Противиться расхотелось. Убежденный, что стоит расправиться с корешком – и все проблемы отступят, он впился зубами в горькую мякоть. Из глаз брызнули слезы.

– Знаю, горько. Зато потом уснешь сладко.

Работая челюстями, Виктор сквозь слезы и мерзкое крошево во рту представился. Пожевал еще и спросил:

– А как мне к вам обращаться?

– Зови меня бабушкой.

– А по имени-отчеству?

– Нина Кирилловна.

«По здорову ли, баушка, Наина свет Киевна!» – вспомнил Виктор. И еще: «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши…» Жевать сразу расхотелось.

Старуха улыбнулась. Так мог улыбаться деревянный леший. Морщинки на лице углубились, кончик горбатого носа зашевелился, тонкие губы разошлись, явив на свет крепкие белые зубы.

– Ты, милок, не бойся. Не съем я тебя. Поспишь, а утром с Кошей посоветуемся, что с тобой делать.

Уложив его, бабка провела руками над многострадальным боком, пошептала, и боль ушла. Лампу старуха унесла с собой. Виктор закрыл глаза, чтоб не мерещились в темноте населявшие комнату страшилы. Пахло мятой и еще чем-то смутно знакомым, возвращающим в детство. Приятное тепло растекалось по телу. Ребра не болели. Согрелись руки, теплая волна подбиралась к ногам. Незаметно подкрался и сон.

На рассвете избушка приподнялась, повернулась тремя окнами к воротам, а крыльцом к будке Буяна. Качнувшись, притопнула куриной лапой. Виктор, наблюдая все это из-за ворот, поразился: зачем к избушке приделали мезонин? В нем не то что усидеть, не размазаться по стенам трудно. Размяв ноги, избушка в два шага подошла к воротам. На балкончик выскочила деревянная морда с короткими ножками и ручками. Ухватившись за перильца, заорала:

– Чего стоишь?! Открывай!

Буян отвернулся. Зевнул так, что любой лев удавился бы от зависти, и не двинулся с места. Ему не было дела до этих криков.

– Ты! Там! За воротами! Открывай! Она же сейчас прыгнет! Если ногу сломает, Нина голову оторвет!

Виктор кинулся к плетеным воротам, скинул проволочное кольцо и потащил на себя длинную воротину.

– Шустрей! Невтерпёж ей! – деревянная морда коротко оглянулась, кивнула. – И сам далеко не уходи. Как мимо пойдет – на крыльцо прыгай! Понял?

Виктор бросил норовившую утащить за собой створку ворот и побежал ко второй.

Избушка присела. Похоже, стартовать собиралась. Толкнув тяжеленную воротину, Виктор развернулся и прыгнул на пролетавшее мимо крыльцо. Животом на ступеньки. Избушка сделала очередной шаг, и ребра приложились к резному столбику перил. Боль заставила зажмуриться. Кто-то сильной рукой схватил его за шиворот. Рывок, и он уже в избе.