Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

Однако эти нововведения не получили продолжения. Хрущеву не нужен был сильный, самостоятельно мыслящий министр иностранных дел. Это стало очевидным во время кризиса на Ближнем Востоке, который был спровоцирован решением египетского лидера Гамаля Абделя Насера национализировать Суэцкий канал. В начале августа 1956 г. Президиум ЦК направил Шепилова в Лондон на международную конференцию по Суэцкому каналу. На первых порах в своих выступлениях на Президиуме (по сохранившимся отрывочным записям) Хрущев стоял за осторожный подход. По мнению первого секретаря, поддержанному Жуковым, Маленковым, Булгагиным и другими, СССР не следовало занимать агрессивную, жесткую позицию в отношении Великобритании и Франции, собственников канала. Напротив, тон советских выступлений «должен быть мягкий», а анализ событий — «объективный и глубокий». Западники, говорил Хрущев, боятся, что «мы хотим отказаться от своих прав по конвенции, хотим вроде проглотить Египет и захватить Суэцкий канал». Шепилов в Лондоне должен убедить англичан и французов, что Советский Союз понимает их беспокойство и заинтересован «только в судоходстве [через канал]». «Принимаю все замечания, — реагировал Шепилов. — Тон спокойный будет»{466}.

На совещании в Лондоне Шепилов следовал указаниям придерживаться умеренной позиции и энергично проводил мысль о совместном посредничестве США и СССР в урегулировании кризиса. Он также стремился избежать излишних трений между Советским Союзом, с одной стороны, и с Великобританией и Францией, с другой. Однако западные державы отвергли советские инициативы, и демонстрировать сдержанность стало труднее. Хрущев внезапно сменил умеренную позицию на жесткую, невоздержанную риторику. Быть может, первый секретарь не смог устоять перед открывшейся возможностью проявить солидарность с Насером и осудить империалистические намерения Лондона и Парижа{467}. Из Москвы последовала шифровка Шепилову с инструкцией квалифицировать политику США, Англии и Франции по Суэцкому вопросу как политику «открытого грабежа и разбоя». В своих мемуарах Шепилов так выразил дух шифровки: «Перед самым отъездом [из Лондона в Москву] дайте по мордам этим империалистам». Министр, однако, не хотел обострять отношения с западниками и проигнорировал шифровку. Это проявление самостоятельности взорвало Хрущева. 27 августа 1956 г., выступая на Президиуме, Хрущев критиковал своего протеже за «опасную и неправильную вольность»{468}. Когда в конце октября 1956 г. Великобритания, Франция и Израиль напали на Египет, запальчивость Хрущева и искушение «дать по мордам» взяли верх над сдержанностью и здравым смыслом. Пригрозив агрессорам самыми решительными мерами, вплоть до применения «ракетных ударов», он в максимально жесткой форме дал понять, что Советский Союз намерен отныне играть ключевую роль на Ближнем Востоке{469}.

Начиная с лета 1956 г. главным очагом нестабильности внутри советского блока стала Польша. Польские рабочие в Познани вышли на улицу и были расстреляны войсками польских сил безопасности. Коммунистические лидеры Польши чувствовали, что почва уходит у них из-под ног и, спасая свою власть, стали заигрывать с растущим в стране национальным движением. Коллективное руководство в Кремле, хоть и помирилось с Тито, видело в лозунге «польского пути к социализму», который появился в риторике польских лидеров, смертельную угрозу для Варшавского договора. К тому же нестабильность росла и в Венгрии. Обсуждая эту тему на закрытых заседаниях, члены Президиума говорили между собой на идеологическом языке газеты «Правда»: «Подрывная деятельность империалистов [Запада] — Познань, Венгрия. Ослабить хотят интернациональные связи под флагом самостоятельности пути. Хотят разобщить и поодиночке разбить». Президиум пошел на ряд мер, чтобы поддержать в Польше коммунистов, верных Москве, в том числе согласился отозвать из органов госбезопасности Польши советских советников КГБ, а также предоставить польскому государству экстренную экономическую помощь{470}. Еще свежая память о событиях июня 1953 г. в ГДР все больше тревожила членов советского руководства.

19 октября 1956 г. кремлевские правители и вовсе переполошились, узнав о том, что польские коммунисты, без каких-либо консультаций с Москвой, созывают пленум ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), на котором собираются решать кадровые вопросы. Они хотели, чтобы вместо Эдварда Охаба партию возглавил Владислав Гомулка — бывший руководитель польских коммунистов, в свое время исключенный из партии и отсидевший в тюрьме с 1951 по 1954 г. за «националистический уклон». Более того, польская правящая верхушка выдвинула требование, чтобы советские военные советники покинули Польшу, и в их числе маршал Константин Рокоссовский — советский военачальник, поляк по происхождению, которого Сталин назначил министром обороны Польши. Хрущев и остальные кремлевские властители безо всякого приглашения срочно вылетели в Варшаву и попытались воздействовать на Гомулку и его коллег по партии, используя весь арсенал для запугивания, начиная от крепких выражений до угроз применить военную силу — благо советские войска дислоцировались на польской земле. Поляки не поддались нажиму и настаивали на своем суверенитете. Кремлевская делегация вернулась в Москву 20 октября в крайнем возбуждении. В тот же день Президиум принял резолюцию, в которой говорилось, что «выход один — покончить с тем, что есть в Польше». Отрывочные записи присутствовавшего на заседании Президиума заведующего общим отделом ЦК Владимира Малина в этом месте становится особенно загадочными, но вполне вероятно, что кремлевские правители решили принять предварительные меры, чтобы задействовать советские войска и сместить польское руководство. Однако даже после того, как Рокоссовский был выведен из состава Политбюро ПОРП, коллективные руководители все еще медлили с применением силы. А 21 октября Хрущев предложил «проявить терпимость» и заявил, что, «учитывая обстановку, следует отказаться от вооруженного вмешательства». Президиум единодушно принял это предложение{471}.

Главной причиной такой разительной перемены, скорее всего, стала речь Гомулки, которую он произнес перед многотысячной толпой варшавян после того, как кремлевская делегация покинула Польшу. Он торжественно пообещал строить «социализм» и выполнять обязательства перед Организацией Варшавского договора. Еще одним фактором, заставившим Москву сменить гнев на милость, стала реакция китайцев. Поляки выступили с обращением к главам других компартий, и прежде всего к китайским руководителям, в котором просили заступиться за них и не допустить грядущего военного вмешательства со стороны СССР. Позже, когда обстановка в Польше разрядилась, Мао Цзэдун заявил, что Китайская коммунистическая партия «категорически отказалась рассматривать советское предложение [о военном вмешательстве] и попыталась донести до Кремля позицию Китая непосредственно, немедленно направив в Москву свою делегацию во главе с Лю Шаоци». На чрезвычайном заседании Политбюро КПК Мао Цзэдун возложил вину за польский кризис на Москву, которая проявляет склонность к «великодержавному шовинизму». Сразу же по окончании этого заседания он попросил посла СССР в Китае Павла Юдина сообщить Хрущеву о том, что Китай не приемлет военного вмешательства в дела Польши{472}.

23 октября в Будапеште и по всей Венгрии начались народные выступления против коммунистического режима. Перед лицом открытой угрозы советской империи в Восточной Европе члены коллективного руководства сплотились и действовали относительно единодушно. И все же политические и личные размолвки давали о себе знать. У сторонников развенчания Сталина и проведения нового внешнеполитического курса были веские причины противиться советской интервенции в Венгрии — ведь это означало перечеркнуть все усилия, с 1955 г. направленные на то, чтобы ослабить страхи перед советской угрозой на Западе. В то же время скептики, прежде всего Молотов, Каганович и Ворошилов, явно считали, что вина за происходящее падает лично на Хрущева и его новую политику. Поскольку внешне члены Президиума сохраняли видимость сплоченности, разлад в их отношениях еще не мог проявиться открыто. Сторонники Хрущева, да и сам Хрущев, меняли свои позиции в зависимости от того, какое направление принимала полемика и как менялся ее контекст. Происходящее на Президиуме в октябре 1956 г. напоминало обсуждение Германского вопроса весной — летом 1953 г.: решение по Венгрии вырабатывалось в обстановке полной сумятицы: положение на местах менялось ежечасно, было запутанным и сложным. Каждый из кремлевских политиков имел свои личные расчеты и политические расклады. 26 октября весь Президиум, включая сторонников и критиков Хрущева, одобрил решение ввести советские войска в Будапешт. А 30 октября, четыре дня спустя, Президиум высказался за проведение переговоров, вывод советских войск и принял Декларацию о равноправных и справедливых отношениях между СССР и «другими социалистическими странами»{473}.