Вторжение - Иван Валерьевич Оченков

Увы, старый и опытный Ингленд еще не знал, что генералы Каткарт и Ли-Голди уже погибли и потому не могут воспользоваться его советами. Неорганизованный отход практически разбитой 4-й дивизии британцев определил исход сражения. Как союзники не старались, ни прорвать нашу оборону, ни обойти ее по флангам им не удалось. Напротив, все их атаки в итоге обернулись большими потерями, при крайне незначительных результатах.

Но это было еще не все. Стоило противнику начать отход к Тарханлару, добившийся своей цели Тацына, вспомнил мои слова о вражеском лагере. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, казаки и гусары с ходу форсировали Альму и, опередив неприятеля, понеслись к оставшемуся практически без присмотра чужому добру.

Никак не предполагавшие подобного удара судьбы Раглан с Канробером, с ужасом смотрели на летящую во весь опор вражескую кавалерию, но так и не смогли ничего предпринять. Единственными на кого они могли сейчас надеяться, оказались остававшиеся в лагере саперы и нестроевые.

И кто знает, найдись среди них решительный и хладнокровный офицер, им возможно удалось бы если не отразить удар, то хотя бы уменьшить полученный ущерб, не давая противнику безнаказанно громить обоз. Однако такого человека не нашлось, а все попытки организовать сопротивление оказались тщетными.

Поднаторевшие в ночных налетах донцы в мгновение ока перекололи пиками саперов, а те немногие кому удалось уцелеть, нашли свою смерть под саблями гусар. А затем начался неудержимый погром. Из-за нехватки времени пленных никто не брал. Все что можно было уместить в торока, было захвачено, остальное сломано или предано огню. А когда казаки добрались до артиллерийских парков и складов с порохом и патронами, грянуло так, что небу стало жарко.

Разорив английскую часть лагеря, казаки хотели было наведаться и к французам, но не успели. Заметив стремительно возвращавшуюся легкую пехоту французов, Тацына решил, что слишком хорошо — тоже не хорошо.

— Эй, станичники! — загремел его голос. — Погуляли и будя, пора и честь знать!

— Еще б трошки, батька! — загомонили только вошедшие во вкус казаки, но полковник оказался непреклонен.

— На конь и ходу, сукины дети!

Командовавшие гусарами Халецкий и Бутович смотрели на творившуюся вокруг них вакханалию со смесью отвращения и страха. Идти в бой под командованием простого казака казалось для природных шляхтичей почти оскорблением. С другой стороны, их полки, а значит и они сами сегодня отличились и, стало быть, могут рассчитывать на награды. Против добычи они в общем тоже не возражали, но нарочитое отсутствие дисциплины и порядка казалось привыкшим к плац-парадам генералам настоящим потрясением основ.

Этот налет стал последним актом трагедии, развернувшейся на берегах Альмы в этот теплый и по-крымски солнечный сентябрьский день. Вернувшиеся в разоренный лагерь союзники нуждались в отдыхе и не могли даже помыслить о немедленном продолжении сражения.

Наше положение, впрочем, оказалось немногим лучше. Фронт мы, конечно, удержали, но цена оказалась чрезмерно высока. Мы лишились убитыми и ранеными по меньшей мере трех генералов, если не вспоминать конечно Кирьякова, многих штаб и обер-офицеров и почти пяти тысяч нижних чинов.

Уже в темноте я собрал уцелевших и что немаловажно оставшихся со своими полками командиров и официально объявил.

— Господа, я принимаю на себя управление армией! С этого часа ничьи приказы без моего утверждения более не действительны. Надеюсь, возражений ни у кого нет?

Поскольку судьба Кирьякова немедленно стало общеизвестной, желающих оспорить мое решение не нашлось. Более того многие офицеры его безусловно поддержали. Похоже, Александр Сергеевич и раньше не пользовался среди них особым авторитетом, а после постыдного бегства и вовсе лишился его остатков.

— В таком случае, прошу доложить о состоянии вверенных вам частей.

Картина выходила мрачная. Многие полки, в особенности в 16-й дивизии лишились до трети личного состава и значительной части офицеров. Несмотря на это, армия сохранила боеспособность и готова была сражаться, если бы не одно — «но». Оказалось, что мы практически исчерпали боеприпасы. Особенно критическое положение сложилось в артиллерии.

— Ваше императорское высочество, — Поднялся генерал Кишинский, — Оставшихся ядер и картечи хватит самое большее на час боя. Гранат нет вовсе.

— Патронов не хватает, — мрачно подтвердили и Гогинов с Тимофеевым.

Хрущов промолчал, его полк сражался больше в штыки, но на общем фоне это уже не имело принципиального значения.

— Лихачев, у твоей бригады как дела?

— Еще день продержимся, но не более.

— С эдакой скорострельностью? — не смог сдержать удивление помалкивавший до сих пор Горчаков.

— Мы взяли двойной запас, ваше превосходительство, — пояснил ему командир бригады.

— Это вы правильно сделали. Какие потери понесли аландцы?

— Пятьдесят два убитых, полторы сотни раненых. «Шарпсы» отыскали и собрали все до одного. Особо высокие потери в батарее Алымова.

— Доложили уже про его геройство… Сам-то хоть жив?

— Что ему сделается, — скупо усмехнулся моряк.

— Понятно, — кивнул я, после чего ненадолго погрузился в раздумья.

— Что будем делать? — первым не выдержал все еще не знавший как ему себя вести Горчаков.

— Хочешь что-то предложить?

— Никак нет, — отчаянно мотнул головой генерал. — Но готов выполнить любой приказ вашего императорского высочества!

— Тогда отступаем. Первым уходит обоз с ранеными. За ним артиллерия и пехота. Тацына на тебе прикрытие.

— Надо бы людей выделить, чтобы костры на бивуаках палить, — подсказал казак.

— Их же все равно за гребнем не видно.

— Так надо зажечь, так чтобы видели!

— Верно. Возьми батальон пластунов. Они сегодня в деле не были, так пусть послужат ночью.

Однажды я уже возвращался после тяжелого сражения. Но тогда это был триумф после победы. И хоть наши потери были немалыми мы все от адмиралов и генералов до последнего нижнего чина были триумфаторами. Теперь же, несмотря на все принесенные жертвы и неимоверные усилия, наша армия, едва выдержав натиск противника, была вынуждена отступать. Да, это не разгром, но радости на душе точно нет. Надеюсь, все было не напрасно.

Но самое неприятное, что меня встречали с помпой. Покидая Севастополь, я строго настрого запретил устраивать какие-либо празднества по поводу моего дня рождения и в тот момент мне удалось настоять на своем. Сейчас же, высокомудрое начальство пришло к выводу, что теперь можно и нужно…

И вот представьте, из-за нехватки мест в госпиталях город переполнен ранеными, многие потеряли близких, враг, можно сказать, стоит у ворот и скоро начнется осада, а во всех церквях