Чёрная стая - Ольга Игоревна Сословская

пройти в музыкальный салон. Карл Вебер, руководивший оперным театром в Праге, приехал в Дрезден специально, чтобы встретиться с Кернером-младшим, с которым весьма подружился в Вене. Для концерта собрались лучшие музыканты саксонской столицы, и открыла его «Дикая, дерзкая охота Лютцова», написанная Вебером на стихи друга.

   Что там сверкает в лесу?

   Я слышу, как гром приближается,

   Темными рядами сбегая с холмов,

   И трубят рога,

   Наполняя душу ужасом.

   И если ты спросишь черных всадников, что это…

   Это Лютцова дикая, дерзкая охота.

— Это мы? — шепотом спросил Дитрих, наклоняясь к самому уху Войцеха, — вот уж не подумал бы.

— Мы, — улыбнулся Войцех, — такими мы останемся в памяти поколений. Песни иногда могут больше, чем дела. Но мы постараемся оправдать доверие, Дитрих. Не так уж мы плохи. Шанс еще представится.

— Кажется, майор в этом не уверен, — фон Таузиг сжал локоть друга и легонько кивнул в сторону командира фрайкора, стоявшего по другую сторону музыкального салона.

Рядом с бароном стояла прелестная юная блондинка в изящном палевом платье с черными и красными бархатными лентами. Она не сводила восторженного взгляда огромных голубых глаз с сурового лица фон Лютцова, и он, хотя по всему виду был увлечен музыкой, сжимал затянутой в перчатку рукой ее маленькую нежную ручку.

— Давай потихоньку сбежим, — предложил Войцех, — разговор меня занимает больше, чем музыка, ее я еще наслушаюсь.

Они незаметно выскользнули из салона, и отыскали пустующую маленькую гостиную, по дороге прихватив канделябр с горящими свечами из рук оторопевшего от такого самоуправства лакея.

— Баронесса Элиза прелестная женщина, — продолжил разговор Войцех, набивая трубку, — я уже видел ее, когда ездил к майору просить разрешения на проведение учений. Но тогда она была в мундире, и я не смог в полной мере оценить ее красоту.

— Ты на что это намекаешь? — удивленно спросил Дитрих.

— Да ни на что, — рассмеялся Войцех, — уже и полюбоваться хорошенькой женщиной нельзя, чтобы не заподозрили в далеко идущих планах. Она любит мужа, это слепой не проглядит.

— Настолько, что отправилась за ним в поход, — заметил фон Таузиг.

— Женщине не место среди воинов, — неодобрительно покачал головой Шемет, — хотя, признаю, мундир ей идет. И когда еще выпадет случай полюбоваться женскими ножками без всякой задней мысли?

— Я в таких случаях не задом думаю, — расхохотался Дитрих, — но ты прав. Дамы — существа хрупкие, их надо держать подальше от опасностей и тягот войны. Впрочем, баронесса, кажется, в бой не рвется. Мне говорили, она помогала хирургам ухаживать за ранеными после дела с обозом.

— Баронесса, — с нажимом напомнил Войцех, — кто рискнет оскорбить жену командира непристойной шуткой или предложением? А если другие дамы последуют ее примеру? Или даже девушки?

— Я первый постараюсь получить ранение, — с улыбкой кивнул Дитрих, — но самое легкое, разумеется.

— Я тебе постараюсь, — погрозил кулаком Войцех, — пример дурной не подавай. Карл вон на тебя, как на греческого героя, молится. Совсем еще мальчишка, а дерзок до безумия.

— Один из лучших, — согласился Дитрих, — из него выйдет отличный гусар. И офицер, со временем.

— Если нам дадут такую возможность, — вздохнул Войцех, — Кутузов, кажется, не очень торопится разгромить Бонапарта. Может, надеется, что летние морозы в Германии сделают за него всю работу?

— Дрезден жечь не будем, — желчно ответил Дитрих, — он для этого слишком хорош.

— Москва не хуже была, — Войцех докурил и выбил трубку в большую китайскую вазу, стоявшую на полу, — давай вернемся к гостям, дружище. И будь, что будет.

* * *

За ужином, накрытым со всей роскошью светского дома, несмотря на войну, Войцех оказался между Дитрихом и Эммой Кернер, темноволосой красавицей, всего тремя годами старше брата, сидевшего по левую руку от нее. Ужин явился продолжением концерта, Йозеф фон Ейхендорфф, Макс фон Шенкендорф и сам Теодор Кернер читали стихотворные здравицы, встречаемые дружными овациями собравшихся. Даже сам хозяин прочел «Оду к радости», написанную его близким другом Шиллером по его просьбе.

— Как много поэтов, — улыбнулся Войцех соседке, — и все пишут мадригалы Германии, забывая о прекрасных дамах, которые не менее патриотизма вдохновляют нас на подвиги.

— Я росла среди поэтов, — лукаво усмехнулась Эмма, — Шиллер качал меня на руках, Гете и Клейст читали стихи вместо колыбельных. Я знаю цену словам поэтов, сударь. Честные дела воинов больше говорят моему сердцу. И я горжусь своим братом.

— Он достоин того, чтобы им гордилась такая замечательная девушка, — согласился Войцех.

— А вы знаете, господин граф, — заметила Эмма, поглядывая то на одного, то на другого юношу, сидевшего рядом с ней, — вы с ним очень похожи. Только у вас волосы светлые и глаза голубые, а у него — темные.

— Возможно, — с улыбкой ответил Войцех, — давно не разглядывал себя в зеркало. Но Теодор очень хорош собой, сударыня. Так что я могу считать это комплиментом?

— И какую выгоду вы собираетесь извлечь из этого, сударь? — Эмма сердито нахмурилась, но веселый блеск черных глаз говорил о том, что это только светская игра.

— Уговорите отца устроить небольшой танцевальный вечер, пока мы в Дрездене, — рассмеялся Войцех, — и я, без ложной скромности, предложу вам лучшую мазурку в вашей жизни.

— Я подумаю над вашим предложением, — ответила Эмма.

Девушка обернулась к брату, которого не видела уже год, и Войцех отдал должное вину и кушаньям, молча разглядывая гостей. Кроме офицеров фрайкора он здесь никого прежде не знал, но лицо юноши, сидевшего в дальнем конце стола, показалось ему смутно знакомым. Темноволосый и бледный, с бархатными черными глазами и классически-прекрасными чертами лица, он задумчиво вертел в пальцах бокал красного вина, и тарелка перед ним оставалась почти нетронутой.

— Знаешь, кто это? — тихо спросил Войцех фон Таузига, взглядом указывая другу на юношу. — Мне кажется, я встречался с ним в Петербурге. Странно, он совсем не изменился с тех пор, несмотря на крайнюю молодость. Словно вчера это было.

— Может, он просто не так молод, как кажется? — ответил Дитрих. — Впрочем, можешь сам спросить его после ужина.

— Мы встречались в маскараде, — вспомнил Войцех, — и я не уверен, что он узнает меня. Но попытаться можно.

Он задумался.

— Алессио. Алессио Ринальди. Вот как его зовут. Он, кажется, итальянец. И, помнится, показался мне очень странным.

— Тем больше оснований возобновить знакомство, — заметил Дитрих, — возможно, странности разъяснятся. Или усугубятся. Все