Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На глазах женщины блеснули слезы. Сираку стало ее жалко. Собака тихо лежала, высунув алый язык. Ее как будто этот разговор не касался. Невыносимо палило солнце, но Сирак не чувствовал жары. Из дома неверными шагами вышел маленький мальчик. Малыш, видно, только-только научился ходить. Он схватил мать за подол и внимательно посмотрел на Сирака.
— Это ваш сын?
— Да. Ему было три месяца, когда его отца забрали в армию, — сказала она, гладя сынишку по голове.
Сирак подхватил малыша на руки и поцеловал. Тот не испугался, прижался к его груди.
— На каком фронте воюет ваш муж? — спросил Сирак.
— Вначале он был на восточном. С боями прошел от Федиса до Джиджиги.
Сирак мысленно увидел гору Кара Мара и ущелье Мардан, где герой защищал свою родину от сомалийских агрессоров.
— Сейчас он на северном фронте, в районе Массауа. Воюет с эритрейскими сепаратистами.
Писатель представил, как Красное море еще больше окрасило свои воды кровью защитников Эфиопии. Трудный путь прошли герои. Он проникся гордостью за них и одновременно почувствовал угрызения совести. Защитники родины каждую минуту рискуют жизнью, а он, никому не нужный писатель, тратит время на пустяки, бездельничает. Ему захотелось встать в их ряды. Он представил, как идет на штурм вражеского укрепления, слышит призыв «Революционная родина или смерть!». В решительную минуту боя судьба сама распорядится, жить ему или умереть.
Сирак почувствовал запах пороха. Услышал пушечные выстрелы и пулеметные очереди. Самолеты на бреющем полете атакуют противника. Ползут танки. Бой в разгаре. Вот упал тяжело раненный солдат. Он просит глоток воды и умоляет товарища положить конец его страданиям. Сирак увидел жестокую правду, судьбу истинных мужчин. «Если бы я мог отобразить эту жизнь!» — подумал он.
— Муж пишет вам?
Женщина ответила не сразу.
— Он прислал только одно письмо через типографию, где раньше работал. И больше вестей от него не было. Вот почему мы все плачем, когда наш Чило Мадер воет от тоски по хозяину.
— Жена героя не должна плакать, — сказал Сирак.
Он представил, как обрадуется соседка возвращению мужа-героя, как все придут поздравить его. Сирак отчетливо услышал возгласы ликования, увидел торжествующего победителя.
Он прижал к себе малыша, расцеловал его и положил ему в кармашек пять бырров.
Матери это не понравилось. Она выхватила бумажку и попыталась вернуть Сираку, но он уговорил ее взять эти деньги мальчику на конфеты.
— Мы не нуждаемся ни в чем, спасибо жителям нашего района. Нам помогают. Только бы скорее вернулся отец, а больше ему ничего не нужно.
— Прошу вас, возьмите, пожалуйста.
Сирак положил деньги обратно в кармашек малыша и заторопился к выходу. Пес пропустил его спокойно и молча. Женщина благодарила Сирака, желала здоровья его сыну. Надо было бы, конечно, оставить им больше денег, да он и так отдал все, которые у него были с собой.
Придя домой, он не успел даже поцеловать Иоханнеса, как Цегие тут же начала свои расспросы:
— Где это ты пропадал? Ты, наверное, не подумал о том, что мы голодные и ждем тебя к обеду.
Цегие никогда не обедала без мужа. Она говорила, что не может без него сделать и глотка, и не любила, когда женщины едят на кухне, готовя еду, а в присутствии мужа не притрагиваются к обеду.
Сирак увидел на столе острый нож. К ножке кровати привязана черная курица. На полу постелена свежая зеленая трава. Вубанчи подбирала крошки инджера и, охая, что-то приговаривала. Затем она принесла жаровню и поставила около стола.
— Надеюсь, курицу я должен зарезать не к обеду? — спросил Сирак.
— Это к вечеру.
— Курица к вечеру, а сейчас чечевичная похлебка?
— Хватит шуток. Лучше зарежь ее, — сказала Цегие и насыпала ладан в курильницу для благовоний.
Вубанчи отвязала курицу и протянула Сираку нож. Она хотела взять у него Иоханнеса, но мальчик закапризничал, не желая расставаться с отцом. Цегие прикрикнула на сына.
— Могли бы и без меня управиться, — буркнул Сирак.
— О, милостивый господь! — перекрестилась Цегие.
— А что такого? Разве женщина не может зарубить курицу? Грешно не то, что попадает в рот, а то, что выходит из него.
Цегие была явно не согласна с мужем. Ей даже говорить об этом было неприятно.
— Ты сама можешь справиться с курицей. Это предрассудки, что женщина не может загубить душу курицы, а с предрассудками надо бороться, — настаивал Сирак.
— Мужчины могут убить не только курицу! Что ты дрожишь?
— Разве ты сомневаешься в том, что я мужчина?
— Видели мы мужчин, которые наповал сражали врага, — сказала Цегие, успокаивая сына.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что о вас говорить!
— О ком это о вас?
— Об ученых мужах, о грамотеях. Не мужчина и не женщина, не священник, не дебтера — вот какие вы нынче!
— А тебе подавай героев, которые пиф-паф — и со всеми разделались. Только таких ты считаешь настоящими мужчинами. — Сирак расправился с курицей, бросил нож и пошел мыть руки.
— Нет, в мужчине главное — ум, — услышал он в ответ. Сирак не мог понять, какому бесу решила жена принести жертву в такой знойный день.
Цегие собрала кровь в глубокую тарелку, наклонилась над тазом, где лежала курица, постояла на одной ноге и вышла.
Вубанчи унесла курицу. В комнате было прохладно, ее наполнял приятный аромат ладана, сизый дымок клубился над курильницей. Сирак взял Иоханнеса на руки. Непоседливый ребенок извивался как уж. Отец отпустил его, и тот стал бегать по комнате, наклонился над раскаленной курильницей. Вошедшая в этот момент Цегие схватила его, испугавшись, что он может обжечься.
— Оберегаешь своего сына! Много жертв принесла ради него, — сказал Сирак.
— Да ведь он не сидит на месте. Не ребенок, а чертенок! — вспылила мать.
То, что сын склонился над курильницей, показалось ей плохой приметой.
— Ну что ж, он такой, каким ты желала его видеть…
— Как это?
— Ты ведь хотела, чтобы сын твой был шустрым. Слышала сказку: корова родила огонь и не могла облизать его языком, потому что боялась обжечься, но не могла и не облизать — все-таки родной. Так и у тебя.
— Ты только на словах отец. Поругал бы его хоть иногда: балуется и балуется.
— Оставь его в покое. Мальчишке и не порезвиться?
— Что только ты говоришь? Подумай! Разве это воспитание, если ребенку не дерут уши? Зачем тогда отец?
— Пусть растет, каким хочет. Наше дело о нем заботиться, а не притеснять: туда не ходи, этого не делай, не суй пальчик —
