Испанский сон - Феликс Аксельруд

Школа была неизбежной обязанностью, с которой она научилась мириться. Благодаря бесцветному образу, удачно найденному ею в начальных классах, она не вступала в конфликт со своим окружением; благодаря наблюдательности и логическому анализу она узнала о своих одноклассниках и их семьях столько тайных вещей, что жизнь всего села, верно, переменилась бы, вздумай она совершить огласку. Эти тайны были большей частью дурными, иногда непонятными и очень редко — заслуживающими уважения. Разведывая очередной чей-то секрет, она все больше ценила Отца и открытое Им для нее прекрасное Царство. Вместе с тем, школа давала и знание, само по себе не очень ей интересное — лишь биология, да в какой-то мере история по-настоящему увлекали ее, — однако же, необходимое для будущего, когда, как она понимала, ей придется освоить профессию, чтобы зарабатывать деньги на жизнь.

Отношения с телевизором были попроще — хотя бы потому, что его, в отличие от школы, можно было выключить. В раннем детстве она недолюбливала это устройство, так как взамен сомнительной радости мультиков, то и дело покрывавшихся полосами на черно-белом экране, она на полвечера лишалась Царя — Отец не желал ее ласк во время телевизионной программы. Позже она терпением и любовью все же добилась своего, приучила Его вначале не обращать на это внимания, а потом даже отвечать ей взаимностью, не отрывая глаз от экрана. Телевизор перестал быть соперником; иной раз и она отвлекалась от ласк ради интересного места — впрочем, ненадолго; в лучшем для телевизора случае они вместе досматривали передачу, занимаясь любовью и незаметно переплывая в сладкий час.

Теперь, сопоставляя узнанное за годы с изменениями в своем организме, она задумывалась о будущем Царства и о своей роли в достижении этого будущего. Должна ли она родить детей? И если да, то скольких? Найдется ли ее избраннику место в Царстве? Как бы горько это ни было, она уже понимала, что когда-нибудь Отец умрет; она уже не затыкала уши, как в детстве, когда время от времени они касались этой темы. Как жить без любви? Любовь была для нее естественным элементом среды обитания — как солнечный свет, гравитация, воздух.

Изучив школьный курс биологии и даже кое-что сверх него, она уже хорошо понимала, что с чисто научных позиций Царь, змей и зверь были представлены одной и той же телесной субстанцией. Ее любовная практика подтверждала этот прежде немыслимый тезис. Она научилась легко водворять Царя и уже не стремилась отделять этот технический акт от изгнания змея. Откровенно касалась лукавого, могла подразнить, довести языком до оргазма; она делала с ним что хотела — она превзошла его, почти приручила, как пса, как дрессированного хищника в цирке. Но чем легче было ей ощущать триединую плоть, тем сильнее светлый облик Царя властвовал над ее прагматичным сознанием. Биология бессильна была объяснить, что такое любовь, сводя все даже и не к греху, а лишь к образу подопытной крысы, возбуждающей электричеством мозговой центр удовольствий, в лучшем случае — к инстинкту продолжения рода. Сверх явления беременности, наука не допускала существования единого организма из двух человеческих особей. А ведь это был факт — Царство было таким организмом; Царь был Центром Его, Объединителем прочным, всеобъемлющим и непреходящим, в отличие от тонкого, утилитарного, временного шнурка родовой пуповины.

У нее проявились критический взгляд на жизнь и своеобразное чувство юмора. Она уже видела мелкие, ранее не замечаемые ею недостатки Отца, не стесняясь их обсудить, а то и вышутить. Эти недостатки наполнили ее отношение к Нему новыми красками. Теперь она не только преклонялась перед Ним, но лелеяла и жалела Его с возрастающей страстью жены или, может быть, матери.

Тема материнства начинала ее волновать. Эта тема, прежде не слишком желанная, все откладывалась на потом, забывалась, как пара кем-то подаренных кукол — дурацких кусков пластмассы, ненужно валявшихся в дальнем углу… Она видела деторождение с точки зрения интересов Царства, а не естественной женской потребности. Незнакомая женщина обращала к ней взор с нескольких фотографий. То была ее мать; глядя на фото, она испытывала темную, стыдную зависть к этой женщине, которой было дано зачать от Отца.

— Отец, — попросила она однажды (теперь, в зависимости от тона беседы, она часто именно так обращалась к Нему), — расскажи мне о матери.

Ей показалось, что вопрос озадачил Отца.

— Ты никогда прежде не спрашивала…

Она равнодушно пожала плечами.

— Как хочешь… Может, Тебе неприятно…

Он задумался.

— Почему ты… почему ты подумала, что Мне может быть неприятно?

— Не знаю. Я размышляла… А вдруг она вовсе не умерла своей смертью, как думают люди. А вдруг это Ты убил ее… Если так, то Тебе может быть неприятно о ней вспоминать.

Он вздохнул.

— Да. Я убил ее. И ты догадываешься почему.

— Потому что она не хотела принять Царства.

— Да.

— Я так и знала. Ты сделал правильно. Иначе она пошла бы и рассказала людям, и нас бы стали преследовать и могли разлучить.

— Что ж… Я верил, что ты поймешь.

Она рассмеялась.

— Глупенький Ты мой Батюшка! Значит, Ты допускал возможность, что я Тебя не пойму?

— Но Мне жаль ее. Ведь единственное, в чем она была виновата — это что она была такая, как все.

Ее смех оборвался.

— Она была хорошая женщина. Просто не понимала.

Ее глаза сузились, превратились в недобрые щели.

— Не понимала, ага… Говоришь, была хорошая женщина? Пизда у нее была хорошая, да?

— Эй, эй, — растерялся Он, — что с тобой? Ты к кому ревнуешь? К покойнице! К своей матери!

— Ты ее, может, любишь до сих пор?

— Дочь, — сказал Он, — успокойся.

Она заплакала.

— Как можно… ту, что вне Царства…

— Ну, вот ты все и сказала. Она вне Царства — что о ней говорить? Ты напрасно и спрашивала.

— Ты прав, — она вытерла слезы. — Как Ты ее убил? Чем именно?

— Может, оставим это?..

— Хочу знать. Скажи, как убил, и оставим.

— Ударил сильно, — мрачно сказал Отец, — и в погреб столкнул, а сам сделал вид, будто упала с лестницы. После стоял перед людьми, якобы горем сраженный. Много всякого перетерпел.

— Бедненький Батюшка…

Она погладила Его по начавшим редеть волосам, поцеловала в темя.

— Все? Ты успокоилась? Не будешь больше о ней?

— Не буду.

Они помолчали. Потом она с досадой стукнула кулаком по столу.

— Ну почему, почему природа так гнусно устроена? Почему я не могу иметь от Тебя детей?

— Плохой разговор, — сказал Он.

— Может, попробуем? — тоскливо, со слабой надеждой предложила она. — Я читала… честно, в библиотеке книжку нашла… в истории это бывало… Уедем… бумаги новые выправим…