Заколдованная усадьба - Валерий Лозинский

- Так вот, душенька, нам бы хотелось знать, настолько ли нравится тебе Юлиуш, чтобы выйти за него замуж, если мы бы того пожелали…

В первую минуту Евгения была неспособна что-либо ответить. Вопрос был так странен и неожиданен для нее, что она совершенно растерялась.

От нетерпения граф, как видно, не слишком ловко взялся за дело.

- Ты только скажи, душечка,- подхватила мать,- что бы ты сказала, если б он осмелился просить твоей руки?

Евгения огромным усилием преодолела свое смущение и замешательство.

- Я готова во всем подчиниться вашей воле… - прошептала она.- Но, конечно, без принуждения.

И она сделала жест, означавший, что дальнейшие вопросы были бы ей неприятны.

Граф не ждал другого ответа. Довольный, он вскочил с кресла и, запечатлев на лбу дочери горячий поцелуй, быстро обернулся к жене.

- О дальнейшем поговорите сами,- сказал он и, галантно поцеловав графине руку, поспешно вышел из комнаты.

За дверью он, с удовлетворением потирая руки, проговорил:

- Так мы наилучшим образом выйдем из положения… Правда, Юлиуш не высокого происхождения… но он Жвирский! А Жвирский - это вам не то, что какие-то там десятилетней давности графы Плевинские или Саминские.

V

НЕЗНАКОМКА

Прошло два дня после той памятной сцены в саду Заколдованной усадьбы, а Юлиуш все еще не мог успокоиться. Таинственный образ прекрасной незнакомки безотрывно стоял перед его глазами, невольно притягивал к себе все его мысли.

Напрасно юноша ломал себе голову в надежде приблизиться к открытию тайны. Все его хитроумные домыслы развеивались как дым. Одно только он знал теперь наверняка: красавица нимфа не была Евгенией, как он твердо был уверен вначале. И почему-то это открытие доставляло ему неожиданную радость. И какая-то неясная надежда, в которой он сам не отдавал себе отчета, все сильнее овладевала его воображением.

Больше того, то же тайное предчувствие нашептывало ему, что этому открытию он, быть может, обязан будет своим счастьем. Из чего это следовало, когда и каким образом должно осуществиться это счастье - об этом он не осмеливался себя спрашивать.

Он только без конца раздумывал над тем, что связывает незнакомку с таинственным дегтярем. Только ли общие планы и надежды или же какие-то иные отношения.

Сама наружность незнакомки говорила об ее благородном происхождении. В каждом ее движении чувствовалось хорошее воспитание, в ее глазах, во всем ее прекрасном лице, каждая черточка которого дышала невыразимой прелестью, отражалось благородство души.

Насколько Юлиуш мог понять из того, что он узнал до сих пор, незнакомка не жила в Заколдованной усадьбе постоянно. Она появлялась одновременно с приездом дегтяря и удалялась с его отъездом.

Оланьчук видел девушку, когда она ждала таинственного гостя у ворот Заколдованной усадьбы. Сам Юлиуш встретил ее в крестьянском платье вместе с Костей Булием в тот день, когда с дегтярем по дороге из Жвирова приключилось такое скверное происшествие, и затем эта внезапная сцена у мандатария. Не подлежало сомнению, что незнакомка только в определенное, заранее условленное время приезжала в усадьбу переодетая и, проведя несколько дней в таинственном убежище со своим загадочным сотоварищем, возвращалась затем под охраной Кости туда, где жила постоянно.

Но где было это жилье?

Незнакомка казалась такой молодой - неужели она совсем одинока? Неужели не боится приезжать в Заколдованную усадьбу под охраной простого слуги и жить здесь по нескольку дней, а может и недель? Где же в это время были ее родители, ее родные или опекуны?

На все эти и тому подобные вопросы Юлиуш не находил ответа, что, естественно, еще больше возбуждало его любопытство.

И не только он, но и Катилина всеми способами старался проникнуть в эту удивительную тайну. Прекрасная незнакомка спасла жизнь дерзкому искателю приключений, и один ее взгляд в ту страшную минуту запомнился ему больше, чем весь ужас его тогдашнего положения. Если бы удалось заглянуть в его сердце, можно было бы убедиться, что та памятная минута затронула в нем какую-то неведомую струну и разбудила чувство, о котором злой насмешник до тех пор понятия не имел. Впечатление от этой минуты продолжало жить в его душе, и всякий раз, когда оно просыпалось, Катилиной овладевало удивительное чувство то ли грусти, то ли недовольства собой.

Эти минутные приступы меланхолии не могли, конечно, сразу преобразить характер нашего неисправимого насмешника и вроде бы не изменили всегдашний его веселый и саркастический нрав, но все же не проходили бесследно. В такие минуты Катилина был недоволен собою, насмехался над собственными чувствами, глушил в себе малейшие признаки волнения, но, несмотря на все эти усилия, не мог не признать, что он уже не тот, каким был до недавнего времени. Многие его поступки представлялись ему теперь в ином свете, многие из прежних шуток казались пошлыми, а суждения по меньшей мере неуместными.

Но эта благотворная перемена в характере еще не закрепилась окончательно, далеко не всегда мог он противиться прежним дурным привычкам и склонностям и не раз поддавался давнишним влечениям, побежденный своим темпераментом.

Как бы там ни было, в душе и сердце прежнего бесстрашного авантюриста, неисправимого циника, насмешника и богохульника уже затеплилась маленькая искорка, уже стало прорастать многообещающее зерно и при счастливом стечении обстоятельств это зерно могло дать благородные плоды, а из искорки разгореться яркое пламя.

Юлиуш, не обладавший столь сильной волей, до сих пор никогда не оказывал на своего приятеля сколько-нибудь длительного влияния, но теперь он, сам того не ведая, одним своим примером не раз обуздывал эту строптивую натуру.

Катилина, несмотря на то, что он был искренне привязан к Юлиушу и отдавал должное его доброте и благородству, в известном отношении не слишком уважал его. Тюфяк, шляпа - и точка! - таковы были излюбленные эпитеты, которыми он со школьной скамьи награждал приятеля.

- Ты был и остался тряпкой! - сказал он ему, когда, против его воли взяв на себя его вину и преодолевая его сопротивление, смело решил порвать с прошлым, навсегда в понимании людей закрывая себе путь к карьере.

В какой-то мере он сохранил это убеждение и теперь, и все же чувствовал, что, несмотря на