Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

Казалось, ответ гвентянке понравился, потому что она удовлетворенно хмыкнула, кивнула и принялась допрашивать дальше – но уже с гораздо меньшим апломбом:

– А если у меня нет способностей, чтобы стать целителем? Если я тупая, или неуклюжая, или у меня ужасная память, или руки трясутся все время?

– Откровенно говоря, – доверительно усмехнулся баритон, – у меня ни склонности, ни желания стать целителем не было никогда. И проще будет вложить в твою голову какое-нибудь другое желание, исполнимое, чем лечить твою память, руки или сообразительность.

– А зачем это их лечить?! – возмутилась Эссельте. – Я что, по-твоему, тупая?!

– Но ты же сама только что сказала… – растерянно пробормотал Гаурдак.

– Что я сказала?! Это был гиперпотам… гипотиреоз… гипертензия…

– Болезнь? – не уверенный уже более ни в чем, робко подсказал баритон.

– Сам ты – болезнь! – возмущенно взвилась гвентянка. – Это такой цветок! Большинство видов являются кустарниками от метра до трех высотой, некоторые – небольшие деревья, а есть так вообще лианы! У нас в саду такие растут, их Горвенол из Соланы привез, когда на турнир ездил в честь свадьбы принцессы!

– Но… ты сказала – «гипертензия», – осторожно напомнил Гаурдак.

– Кто сказал? Я сказала?! – вспыхнула праведным гневом Эссельте, словно собеседник сделал неприличное предложение в ее адрес. – Да я с принцессой Гипертензией с детских лет знакома, хоть и не видела ее с тех пор ни разу, но зато мы регулярно переписываемся, каждый год, и отец специально дает мне целых десять почтовых голубей, на тот случай, если кого-то по дороге схватит коршун, или ястреб, или орел, или кобчик, или сокол, или подстрелят, ты представляешь, есть еще такие дикие люди, которые голубей именно едят, и даже не посмотрят, что они почтовые, так хоть письмо бы догадались по адресу доставить, прежде чем есть, и будто курицу на базаре купить нельзя, и как только кусок в горло лезет, то есть, чтобы письма дошли до адресата, а ты знаешь, сколько стоит настоящий почтовый голубь, породистый, а не выловленный шарлатанами на ближайшей мусорной куче? Вот один раз мой дядя Ривал захотел… Ой, я еще тебе про дядю не рассказала, как он на этот турнир ездил!..

– Ваше высочество?.. – в состоянии легкой – или не очень – контузии и помрачения рассудка, слабо попытался вмешаться в монолог Гаурдак. – Мы говорили про… про… что-то другое, кажется…

– Про другое? – непонимающе нахмурилась принцесса. – Про что – другое? Это ты специально мне голову морочишь, чтобы сбить с толку?

– Кто кого с толку? Я тебя – с толку?! – не выдержал Гаурдак.

– Ну не наоборот же! – презрительно фыркнула принцесса. – Вот скажи мне, о чем я говорила, прежде чем ты пристал ко мне со своими голубями?

– Я пристал?! – возвысился баритон почти до фальцета.

– Нет, я! – полным презрения тоном сообщила гвентянка.

– Хорошо… я пристал… извини… не буду… исправлюсь… – словно наступая на горло, грудь, поясницу и прочие, еще более нежные части тела собственной песне, сквозь стиснутые зубы покорно согласился полубог.

– Так о чем мы говорили? – смилостивилась девушка.

– Об исполнении желаний? – почти жалобно напомнил Гаурдак, впервые за тысячу лет испытывая желание более сильное, чем простой выход на волю. – И, может, об этом мы и будет разговаривать?

– А, ну да, – кивнула Эссельте. – Пока ты меня не перебил, я хотела сказать, что гортензия… гипертензия… гипотенуза… гипотеза! Это была гипотеза!

– Что? – осторожно, словно выглядывая из-за угла во двор, забитый гиперпотамами, уточнил баритон, изрядно осипший и подрастерявший свое бархатное обаяние.

– Что я – тупая! – буркнула принцесса.

– Конечно, гипотен… гипотеза! – поспешно согласился полубог, чувствуя, что или эпитет «тупая» нуждается в серьезном дополнении, вроде «чрезвычайно», «невероятно» или «на редкость», или в переадресации, но скорее – и в том, и в другом.

– Ну так я и объясняю тебе, что если у меня нет никаких способностей, то как я могу быть лекарем?! – словно не было десятиминутного лирического отступления, девушка подхватила провисшую нить логики.

– Ну значит, никак… – побежденный и раздавленный, вздохнул баритон, с тоской вспоминая об оставшемся позади тысячелетнем мире и покое.

– А как тогда насчет моего желания – закона? – насупилась принцесса. – Ты же обещал! Я хочу быть целителем!

– У тебя и будет желание, закон для меня – только какое-нибудь другое желание, – спешно напомнил голос.

– Не хочу другое!!! – яростно притопнула Эссельте. – Хочу целителем, и больше никем!!!

– Хорошо, хорошо! – сдал на попятную Гаурдак. – Будешь целителем!

– Это как? – не поверила принцесса.

– У тебя будет свой кабинет… большой! – поспешно добавил он, – светлый, увешанный травами и уставленный ретортами, и перегонными кубами, и… чем там еще! Будет разрешение гильдии, будут помощники и ученики, будет красивая вывеска над входом, будет всё, как у любого другого знахаря!

– Не хочу, как у всех – хочу лучше!

– Будет лучше!

– А на вывеске будет что нарисовано?

– Что?..

Гаурдак замычал, как не выучивший урок школьник, получивший вызов к доске.

– На вывеске… будет… будут… будешь изображена ты! В облаке цветов! И лекарственных трав! И облаков! И…

– А в анфас или профиль?

– В полуоборот? – наугад предложил он.

И промахнулся.

– Не подходит! Я в полуоборота некартиногенична! У меня брови кривыми кажутся и нос длинным!

– Но у тебя нормальные брови и нормальный нос!

– Ага, нормальный! Значит, кривые и длинный!

– Но я сказал «нормальный»!..

– Если бы они были нормальными, ты бы так не сказал!

– А… как бы я сказал?.. – чувствуя, что эпитет «тупой», равно как и «еще тупее» и «тупее на Белом Свете еще не встречалось» следует применить все-таки к нему, обреченно поинтересовался баритон.

– Ты должен был догадаться сам! – надулась гвентянка. – И всё, мне такая вывеска не нужна! Мне ни к чему, чтобы все королевство считало, что мало того, что я бестолкова, неспособна и неуклюжа, так у меня еще и кривой нос и длинные брови!

– Да, конечно. Как скажешь. Не нужно. Ни к чему. Твое желание для меня – закон, – как целая стая утопающих за единственный спасательный круг, уцепился полубог за дежурную фразу.

– И больные ко мне приходить станут? – переменила вдруг тему Эссельте.

– Конечно! В очередях будут сидеть! И слава о тебе пойдет по всему Белому Свету! – Гаурдак с облегчением прыгнул на безопасную твердую почву.

– Но отец и брат все равно будут возражать, – убежденно выдохнула Эссельте.

– В тартарары отца и брата!!! – взорвался полубог.

– Думаешь, это и есть их желание? – сладко полюбопытствовала она.

В ответ Гаурдак лишь тоскливо застонал.

«Спокойствие и надмирность, надмирность и спокойствие…»

– …все наслаждения мира могут упасть к твоим ногам, калиф славного Шатт-аль-Шейха, – гипнотизирующее нашептывал полубог, и звуки его голоса заманивали, затягивали, обволакивали и растворяли, как певчий спрут – доверчивых рыбаков Эгегейского моря. – Наслаждения, удовольствия и развлечения, которые тебе не приснятся и в волшебном сне, от которых грезы сливаются с явью и проигрывают ей, потому что не осталось в грезах ничего такого, что не стало бы для тебя реальностью! Музыка, танцовщицы, еда, питье, зрелища, поэзия, девушки, пение, несметные богатства, великолепные дворцы, стада прекрасных верблюдов и табуны чистокровных скакунов, и даже то, чему нет пока даже названия – всё будет в твоем распоряжении, только вообрази, только пожелай! Ты войдешь в историю Белого Света как счастливый из счастливейших, твоя жизнь будет проистекать на вершине блаженства и неги, а после ухода из этого мира чудесные сказки о тебе будут рассказываться века и тысячелетия!

На пухлой физиономии Ахмета застыла гримаса пресыщенности и легкого презрения – то ли к жизни вообще, то ли к предложению и его подателю в частности.[135]

– Мне в моей жизни достало наслаждений, о велеречивейший из сладкоглаголивых. – Но всё это…