Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди

Он писал день и ночь, прерываясь только на то время, которое мог провести с Зафаром. У них был последний волшебный уик-энд в старом доме священника под нежным наблюдением мисс Бастард. Мэриан, которая обычно была в плохом настроении, не могла писать, испытывала ощущение, что у нее нет жизни, а есть только “фальшивое существование”, и объясняла провал своей книги тем, что люди связывают ее имя с его, в этот уик-энд была немного ласковей, чем обычно, и он нашел способ какое-то время не спрашивать себя, почему он опять с ней. А когда они покинули Литтл-Бардфилд, чтобы больше туда не возвращаться, и вернулись на Хермитидж-лейн, его посетил мистер Гринап и сказал, что ему не будет разрешено прочесть лекцию в память Герберта Рида. Вот оно опять, это слово: разрешено, слово, которое, как и его близнец позволено, превращало его из “клиента” в пленника. Полиция проинформировала Институт современного искусства, что не сможет обеспечить охрану мероприятия, если он будет в нем участвовать. Его участие, сказал Гринап, было бы поступком безответственным и эгоистичным, и лондонская полиция потворствовать такому легкомыслию не намерена.

Людей из ПСИ явно напугало то, что сообщила полиция. Он сказал им, что готов приехать и выступить даже без всякой защиты, но им было страшно на это пойти. В конце концов ему пришлось сдаться. Он предложил, что найдет кого-то, кто прочтет лекцию от его имени, и они согласились с облегчением. Первым, кому ему пришло в голову позвонить, был Гарольд Пинтер. Он объяснил ему ситуацию и высказал свою просьбу. Не колеблясь ни секунды, Гарольд, многословный как обычно, ответил “Да”. В конце января ему удалось побывать дома у Гарольда и Антонии Фрейзер, и на следующий день, вдохновленный их энтузиазмом, смелостью и решимостью, он писал четырнадцать часов кряду и подготовил окончательный вариант своей лекции “Ничего святого?” Гиллон приехал на Хермитидж-лейн (поскольку дом нашла Косима Сомерсет и агентство Гиллона, где она работала, обеспечивало “фасад”, Гиллону, “съемщику”, было позволено у него бывать, и полиция после обычной “химчистки” его привезла) и, сидя в этом унылом, бежевого цвета, почти лишенном мебели доме, прочел и текст лекции, и “По совести говоря” – explication de texte[105] “Шайтанских аятов”, который был, кроме того, призывом к лучшему пониманию и романа, и его автора и предназначался к публикации одним куском объемом в семь тысяч слов в новом воскресном издании “Индепендент он санди” Гиллон забрал обе вещи и передал лекцию, предназначенную для ПСИ, Гарольду. Пришло время возвращаться к работе над “Гаруном”.

Эссе “По совести говоря” вышло в воскресенье 4 февраля 1990 года. Уильям Уолдгрейв, заместитель министра иностранных дел, позвонил Гарольду Пинтеру и сказал, что читал эссе со слезами. Первые отклики с мусульманской стороны были, само собой, отрицательными, но он почувствовал – может быть, принимая желаемое за действительное – небольшую перемену в тоне, которым Шаббир Ахтар и его правая рука Тарик Модуд делали свои заявления. Была и плохая новость: родственники британских заложников в Ливане намеревались высказаться против дешевого издания “Аятов”. А затем во вторник 6 февраля Гарольд прочел в ПСИ “Ничего святого?” Лекцию показало Би-би-си в “Вечернем шоу”. Он испытал громадное облегчение. Он сказал свое слово. Целый год бушевала буря, и ему казалось – его голос слишком слаб, чтобы его услышали на фоне множества голосов, вопивших из всех уголков земли, на фоне завывания всех ветров фанатизма и истории. Теперь он увидел, что был не прав. Он написал в дневнике: “Реакция и на “ПСГ”, и на “НС?” колоссально меня приободрила. Кажется, произошел подлинный сдвиг. Демонизация вынуждена отступать, атакующие выглядят смущенными”. Звонили друзья, описывали настроение зала в ИСИ как “любовное”, “наэлектризованное”, “взволнованное” Мэриан, правда, так не показалось. Она назвала атмосферу в ИСИ “стерильной”. У нее, добавила она, было ощущение, что ее “не любят”.

Через три дня после лекции аятолла Хаменеи во время пятничной молитвы подтвердил смертный приговор, вынесенный иранской муллократией. В “деле Рушди”, которому исполнялся год, это уже становилось привычной схемой: вслед за видимым просветлением, за минутой надежды – отвратительный удар, эскалация, увеличение ставки. “Ничего, – с вызовом написал он в дневнике, – еще повоюем”.

Нельсон Мандела вышел из тени на свет, обрел свободу: еще один яркий миг радости после двенадцати месяцев жути и тягостного недоумения. Он смотрел на освобожденного Манделу, которого так долго заставляли быть невидимым, и думал: как мало я выстрадал по сравнению с ним. Хватит, сказал он себе. За работу.

А вот и День святого Валентина. Милый звонок Клариссы с добрыми пожеланиями в годовщину. Позвонил Гарольд. В Праге он встречался с новым президентом Чехословакии – драматургом и правозащитником Вацлавом Гавелом, “и первый же его вопрос был о вас. Он хочет предпринять что-то серьезное”. Новые угрозы: от спикера меджлиса – иранского парламента – Мехди Карруби (через двадцать лет, как это ни невероятно, он будет возглавлять оппозицию президенту Ахмадинежаду наряду с Мир-Хусей-ном Мусави, другим рьяным сторонником фетвы) и от “исполняющего обязанности главнокомандующего” Корпусом стражей исламской революции. Верховный судья Ирана аятолла Язди сказал, что исполнить угрозу – долг каждого мусульманина, “имеющего к этому возможности”, а в Лондоне праздновал веселую дату садовый гном: он провел большое собрание “в поддержку” угрозы, но оговорился, что ее исполнение “не имеет никакого отношения к британским мусульманам”. Это была новая “партийная линия”, начавшая вырисовываться. Лиакат Хусейн из Брадфордского совета мечетей назвал “Ничего святого?” “рекламным трюком” и сказал, что Рушди нет нужды прятаться: ему, дескать, ничего не угрожает со стороны британских мусульман, а скрывается он, чтобы подогревать конфликт и делать на этом деньги.

“Нью-Йорк таймс” в редакционной статье раскритиковала издателей и политиков за нерешительность и уклончивость и поддержала его за “защиту права любого автора публиковать книги, задающие неудобные вопросы и открывающие двери для пытливого ума”. На фоне нарастающего давления подобные сочувственные слова приобрели очень большое значение.

Попытки британских мусульман привлечь его к ответственности за оскорбление святынь и нарушение закона об общественном порядке были рассмотрены в суде. Защищавший его Джеффри Робертсон высказал простое соображение: моральная ответственность за последствия насилия лежит на тех, кто совершает акты насилия; если кого-то убивают, виновны в этом убийцы, а не писатель, находящийся далеко от места событий. То, что на третий день заседаний кассационного суда судья начал получать письма с угрозами, позицию мусульман не укрепляло. В итоге ни одна из юридических атак успеха не имела. Мусульманские лидеры восприняли это “с гневом”, хотя “Исламская