Судьба животных. О лошадях, апокалипсисе и живописи как пророчестве - Морган Мейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь, конечно, нужна осторожность, ведь такая мысль может довести до нацизма, если вы вдруг считаете, что нацизм — это судьба. Но эта же мысль может привести и к тому, что вы станете тем, кем хотели стать всегда, кем ни хотели бы, — и вы не узнаете этого, покуда не отдадитесь этому и не присвоите себе.
VI. Еще немного про то, как Францу Марку нравились война и цвет. Отчасти избыточно, но такой уж у меня стиль письма — до неприличия многословный и двоящийся
Это ли случилось с Марком? Захватил ли его, так сказать, дух того времени? И если да, то, быть может, это и превратило его в художника — а еще затянуло в водоворот, каким были Первая мировая и тот же Верден. Битва при Вердене и то, сколь внезапным и почти что чудесным образом Марк обрел себя как художник, были, возможно, связаны — как два следствия одного «броска судьбы», если можно так выразиться. В другом письме для Марии — его Франц Марк сочинил 12 января 1916 года, то есть письмо это было написано Марком всего за несколько месяцев до того, как его жизнь оборвется, — он говорит такую невероятную фразу: «Война сделала все таким ясным».
Марк без устали напоминает, что испытывает к войне «благодарность» — к войне, которая сделала все таким ясным. Он любит войну. И в то же время выражает свой ужас перед войной. Война его ужасает; он весьма о ней сожалеет. Можно было бы заявить, что эти противоположные мысли в голове Франца Марка сменяли друг друга. Или сказать, что сегодня Марк думал одно, а завтра — другое и прямо обратное. Проблема же в том, что Марк видел положение дел совершенно иначе.
Суть в том, что Марк, похоже, рассматривал войну и как постигшую Европу чудовищную трагедию, и как что-то в высшей степени неизбежное. Именно то, что война была чудовищной трагедией, и заставляло Марка так сильно ее любить. Для Марка война была следствием исторической траектории — траектории, которая по масштабу и всеохватности оставляла далеко позади дипломатические и военные составляющие конфликта. В трактовке от Марка эта война была ниспослана, брошена в сердце Европы — потому что Европа, по сути, позволила себе следовать тем путем, на котором такая война неизбежна.
Пенять на саму войну нечего, как бы говорит Марк. На глубинном уровне эта война никак не была связана ни с политикой, ни с дипломатией, ни с тем, как функционируют национальные государства с их частными интересами. Война была явлением поверхностным. Война была только следствием некоего процесса, который намного глубже всего, что обнаруживается на поверхности. Можно сказать, что война, что глубинные причины войны залегали куда ниже, протягивались к душе мира. А там внизу, у самых корней войны, — некая вина, личная и коллективная.
«Ничто, — писал Марии 2 февраля 1916 года Франц Марк (и эти строки он пишет менее чем за три недели до начала битвы при Вердене — битвы, которая одна только обойдется в почти три четверти миллиона человеческих жизней и затянется почти на год, битвы, в которой сам же Франц Марк подвергнется всевозможным испытаниям и в итоге погибнет, — и все-таки лишь за три недели до начала той битвы, которую Марк должен был предчувствовать — нутром чуять, что битва не за горами). — Ничто, конечно же, не является больше само собой разумеющимся и заслуживающим кары, чем эта война».
Не стоит ненавидеть войну, говорит Марии Франц Марк. Если уж нам и стоит кого ненавидеть, так это самих себя. Ведь это мы подготовили для войны почву. Война началась не с бухты-барахты, как если бы мы шли по лесу и споткнулись. Война, считал Марк, была неизбежным следствием того, как мы жили. Война, постулирует Марк, — не что-то нам чуждое и не то, чего мы могли избежать. Это не что-то, пришедшее в жизнь европейцев извне. Не загадочная ошибка, треп генералов или политиков. Эта война, говорит своим европейским собратьям Марк, — наша собственная. «Никто этого не видит, — сетует Марк в том же письме к Марии. — Во всяком случае, никто не хочет увидеть, что сам же в том виноват».
В общем, разница между картинами и рисунками Франца Марка до 1910 года, — а они по большей части неловкие и вообще не задерживаются в памяти, — жалкой мазней какого-то дурачка и теми работами, которые Марк создавал с 1910-го и до того, как пойти в 1914 году в солдаты, — а они откладываются в памяти навсегда и их ценность неоспорима — это разница между художником, который обрел связь с миром, обрел подлинную связь с действительностью вокруг, с действительностью ужасной и скатывающейся-в-трагедию, и художником, который все еще ходит по краешку мира, пытаясь отыскать вход. Зимой 1910-го Марк наконец вошел в мир. Или, если сказать иначе, мир вошел в Марка. Мир ли проник в Марка или он проник в мир? С какой стороны ни взгляни — все верно. Нечто проникает во Франца Марка извне — и некая часть Франца Марка вырывается одновременно наружу. Так что он разом и тот, в кого проникают, и проникающий.
Что обнаружил Франц Марк зимой 1910 года, помимо всего остального, — обнаружил по-настоящему, будто впервые, — это, как мы уже отметили, цвет. Конечно, все художники постоянно используют цвет. Если совсем грубо, то краска — она и есть цвет, липкий цвет. Даже художники, которые не используют цвет и работают в монохроме, тоже используют цвет в том смысле, что само это их отвержение цвета — тоже зависимость от того, что отвергнуто. Картины Марка до 1910-го нарисовал художник, который-таки использует цвет, но пока не сообразил еще, для чего. Цвет на этих картинах использован так, как если бы цвет добавляли к картине, чтобы эту картину закончить. Он рисовал с той наивной идеей, что с помощью цвета художник раскрашивает, так сказать, всякое-разное. Он вообще не понимал, что к чему. Мыслил он так: картину сперва нужно распланировать, структурировать, очертить формы и линии, а затем уже — как последний штрих — добавлять цвет. Цвет идет как довесок, задним числом.
Правда, какие-то великие художники так и писали. Предельно все упрощая, можно сказать, что главное для таких художников — линия. Эти художники, скажем так, тонко чувствуют естественные сочленения между вещами. Цвет для такого рода художников
