Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По поручению Сталина Бокий попытался использовать раннее богоискательство и богостроительство Горького для создания новой религии на основе языческого идолопоклонства, где главные боги, Ленин и Сталин, в окружении полубогов, среди которых и сам Алексей Максимович.
Накоряков привлек бедствовавшего тогда крестьянского поэта Сергея Клычкова к стихотворной обработке вогульских народных эпических сказаний и шаманских песен, собранных с 1915 по 1927 год этнографом Михаилом Плотниковым. Горький высоко оценил изданную в 1933 году в Москве — Ленинграде вогульскую поэму «Янгал-Маа» и ее обработку «Мадур Ваза — победитель».
«Жизнь Клима Самгина» о причинах духовного кризиса его поколения писалась трудно. Поэтому писателя привели в восторг рассказы о богатыре Вазе, красавице Ан-Ючо, злом боге Мейке, страшном прародителе Пенегезе, огненной птице Таукси и многих других богах, шайтанах и героях «Янгал-Маа».
В этих красочных описаниях присутствовали люди-боги и полубоги, почти мифические гиганты, титаны и чародеи, создавшие таинственную цивилизацию, чем-то похожую на исчезнувшую Атлантиду.
Этими сказочными богатырями Горький считал чекистов, которым адресовал поздравление в связи с 15-летним юбилеем ОГПУ (20 декабря 1932 года): «Вы знаете, как я отношусь к работе товарищей, как высоко ценю их героизм... Близко время, когда больной и лживый язык врагов онемеет, и все оклеветанное ими будет забыто, как забываются в ясный день ночные тени... Крепко жму руки всех лично знакомых мне товарищей и — мой горячий привет всем работникам ГПУ».
В марте 1933 года Горький простился с виллой «Иль Сорито», Сорренто, Неаполем, с Италией. Советский пароход «Жан Жорес», в команду которого включили трех «матросов» из ОГПУ, взял курс на Одессу. На родину возвращался гений, полубог, большой друг Ленина и Сталина.
Этот год, 1933-й, запомнился предпраздничной суетой: партия и страна готовились к XVII съезду ВКП(б) — «съезду победителей». Ждали принятия партийного кодекса — новой религии: закрывались и разрушались последние православные храмы, мусульманские мечети, католические костелы, иудейские синагоги и молельные дома сектантов. Все ведомства увлеклись тогда разработками положений и уставов, регламентирующих правила поведения и этикета советских служащих.
ОГПУ не оставалось в стороне от этих новшеств. Тщеславный Ягода также считал себя уже фигурою до некоторой степени исторической. В газетах появились хвалебные статьи об его организаторских способностях и фотографии Сталина и Ягоды, где они были изображены чуть ли не в обнимку. В стране пели песню:
Сам Ягода ведет нас и учит. Зорок глаз его, крепка рука...Его имя носили заводы и фабрики, колхозы и учебные заведения. На его родине, в городе Рыбинске, существовала площадь Ягоды (ныне Соборная), обсуждался проект переименования Рыбинска в Ягоду. Не хватало лишь книги о нем. Но явился начальник Горьковского УНКВД Погребинский, известный своими литературными увлечениями. По воспоминаниям Горького: «...он носит рыжую каракулевую шапку кубанских казаков, и “социально опасные” зовут его “Кубанка”. Он говорит с ними на “блатном” языке тем же грубовато-дружеским и шутливым тоном, как и они с ним». Набив руку и отточив перо на описании быта и нравов преступного мира, Погребинский посчитал, что дорос до восхваления Ягоды.
Главным чекистским понятием стало: «Чекист должен умереть или от руки врага, или от руки ОГПУ. Естественная смерть для чекиста исключена».
В отношении ОГПУ-НКВД Ягода выступал приверженцем железной дисциплины и за малейшие признаки «морально-бытового разложения» карал безжалостно, вплоть до увольнения и предания суду. Он мечтал создать беспрекословно подчиняющуюся ему структуру, в которой не оставалось бы места для личной жизни.
В то же время сам Генрих Григорьевич серьезно увлекся «прелестницей Тимошей» — так по обычаю большой семьи Горького называли сноху писателя, жену его единственного сына Максима Надежду. Дочь московского профессора-уролога Введенского, бывшая гимназистка с толстой косой, она уже успела сбегать «на скорую руку» замуж за инженера Сергея Синицина, затем сменила нескольких временных партнеров, пока не встретила Максима Пешкова. По свидетельству современников, 26-летняя Надя-Тимоша была очень красива и эффектна. Благодаря своей привлекательной внешности она очень выигрывала перед субтильной супругой Ягоды Идой Леонидовной Авербах, работавшей помощницей прокурора Москвы (ее брат Леопольд Авербах возглавлял РАПП — Российскую ассоциацию пролетарских писателей, которую сменил Союз советских писателей во главе с Горьким).
На «прелестницу Тимошу» и другие мужчины заглядывались, особенно после неожиданной смерти 11 мая 1934 года ее мужа. Максим Алексеевич в конце апреля собирался в Ленинград, но почему-то изменил планы и отправился на майские праздники на дачу НКВД в Серебряном Бору. Там он находился с секретарем Горького Петром Крючковым, которого в семье писателя звали Пепе Крю. Друзья крепко выпили — оба предпочитали ерша (водку с пивом). Макс полежал на травке и простудился — крупозное воспаление легких. Врачи оказались бессильны.
Безутешную вдову Надежду Алексеевну постоянно опекал «друг семьи» Ягода. Для пущей надежности ее по команде наркома охраняли сотрудники оперативного отдела ГУГБ НКВД, резко отшивавшие любого ухажера.
На очаровательную вдову «положил глаз» Алексей Николаевич Толстой, писатель, «красный граф»: на машине подвез, букетик сирени подарил — все так мило и трогательно. Но какой-то человек в военной форме вежливо предупредил графа: «Место прочно и надолго занято, и если вы не желаете сменить длинную прическу на стрижку “под ноль”, то не должны больше покупать и дарить цветы. Даже сирень». Писатель Толстой намек понял и мгновенно ретировался.
Возможности Ягоды в сравнении с другими претендентами на сердце и тело Тимоши — властные и финансовые — были куда значительнее: только на ремонт ее дачи в Жуковке из средств НКВД было потрачено 160 000 рублей. Также за счет ведомства содержались многочисленные родственники и творческое окружение наркома. Пополнение секретных фондов НКВД путем кладоискательства возлагалось на Молчанова.
А Бокий держал наркома внутренних дел обещаниями
