Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда Гай-Штоклянд по согласованию с Молчановым и Ягодой приказал доставить на Лубянку бывшего командующего 1-й Сибирской белой армией генерал-лейтенанта Анатолия Николаевича Пепеляева.
Заговор мертвыхПосле прекращения 17 июня 1923 года вооруженного сопротивления красным войскам в Якутии военный трибунал 5-й красной армии приговорил Пепеляева к расстрелу. ВЦИК заменил расстрел десятилетним заключением в Ярославской тюрьме ОГПУ. Через два года генералу разрешили работать плотником, столяром и стекольщиком. В 1933 году тюремный срок закончился. Пепеляев написал прошение об освобождении — ему отказали без всяких объяснений. Со своей участью он давно смирился, политическими событиями не интересовался, газет и книг не читал — только Библию. Можно представить, насколько неожиданным было для него этапирование из Ярославля в Москву.
«...В январе 1936 года после суточного ожидания в одиночной камере Бутырской тюрьмы я был переведен во внутреннюю тюрьму НКВД и вечером того же дня вызван на допрос к начальнику Особого отдела НКВД комиссару государственной безопасности Гаю. При моем появлении он вышел из-за стола, крепко пожал мне руку и предложил сесть в кресло. После этого сказал: “Вот вы сидите у нас уже тринадцатый год, а мы вас не знаем. Я специально вызвал вас к себе, чтобы познакомиться и определить вашу дальнейшую судьбу”.
Затем он стал расспрашивать меня о моем прошлом, о службе до германской войны и на фронте. Интересовался моими наградами, а узнав, что за боевые отличия я был награжден офицерским Георгиевским крестом, воскликнул с неподдельной искренностью: “Мы ценим боевых людей. Конечно, вас можно было бы использовать в армии, но вы, наверное, технически отстали и многое забыли”. Спросил, не занимался ли я военным делом в заключении. Этот вопрос меня смутил, мне показалось: начинается допрос. “Нет, — ответил я, — там я не мог заниматься военным делом, так как не имел специальной литературы”. “А как бы вы посмотрели на то, — сказал Гай, — если вас назначить преподавателем в одно из военных училищ? Тактику могли бы преподавать?” Я ответил, что преподавал тактику около двух месяцев в прифронтовой школе прапорщиков в 1916 году и, конечно, пошел бы на военную службу, но если это невозможно, то поступил бы в столярную мастерскую, так как в заключении обучился столярному ремеслу.
Гай, многозначительно посмотрев на меня, сказал, что ему хорошо известно, что я делал в тюрьме. “Ну хорошо, — заметил он, — мы подумаем, как вам помочь”. После этого меня увели в камеру».
Пепеляеву объявили о предстоящем освобождении и возвратили в Ярославскую тюрьму. 4 июля 1936 года его снова доставили в кабинет начальника особого отдела ГУГБ НКВД.
«Гай зачитал постановление ЦИК СССР о моем освобождении — стоял по стойке “смирно”. Потом он сказал: “Вас советская власть слишком жестоко наказала, но теперь вы свой срок отбыли и снова вступаете в жизнь. Выберите себе такой город, где бы вас не знали, например, Воронеж, и ведите себя крайне осторожно. Помните: за вами будут следить”, — и после краткой паузы добавил: “Мы вам поможем”».
После окончания этой странной аудиенции бывшего белого генерала накормили, выдали тысячу рублей «по личному распоряжению наркома внутренних дел Ягоды» и до отхода воронежского поезда покатали на легковой машине по Москве.
Эта экскурсия вызвала у Пепеляева неподдельное волнение. «Вот она, Москва, — думал я, проезжая в машине по улицам и площадям. В те минуты казалось, сбылась моя заветная мечта — во главе полков вступить триумфальным маршем в столицу русской земли... мысленно я горячо благодарил Гая за эту прогулку...»
В Воронеже стараниями местных чекистов Пепеляеву были созданы сносные бытовые условия. Он устроился краснодеревщиком на мебельную фабрику и поступил заочно в педагогический институт — хотел стать учителем.
Он не знал, что Ягода, Молчанов и Гай-Штоклянд решили использовать его для вооруженного свержения власти Сталина.
Внезапное освобождение из Ярославской тюрьмы бывшего белого генерала Пепеляева, имевшего опыт военных переворотов, совпало с формированием из курсантов школ НКВД особой роты в двести человек. В обстановке повышенной секретности их ускоренно готовили к ведению боевых действий в городских условиях и внутри правительственных зданий. По большому счету это был некий прообраз знаменитых современных «Альфы» и «Вымпела».
Результатами закрытого смотра готовности этого спецназа Ягода и его приближенные комиссары государственной безопасности остались довольны. Если верить показаниям Артура Христиановича Артузова (Фраучи), начальника иностранного отдела (разведка) ОГПУ-НКВД, нарком Ягода сказал: «С таким аппаратом, как наш, не пропадешь! Орлы сделают все в нужную минуту. Ни в одной стране министр внутренних дел не сможет произвести дворцового переворота. А мы и это сумеем, если потребуется, потому что у нас не только милиция, но и свои войска. Военные оглянуться не успеют, как все будет сделано».
Заговорщики хотели поставить Пепеляева командиром этой спецроты, ввести ее при содействии коменданта Кремля Петра Пахомовича Ткалуна и арестовать или убить Сталина и других членов Политбюро.
Но и Ежов зря времени не терял: используя самоубийство одного из близких соратников Зиновьева и Каменева, бывшего главы советских профсоюзов Михаила Петровича Томского, закрутил интригу, окончившуюся смещением Ягоды с поста наркома внутренних дел.
В 1922 году на XI съезде партии Томский под аплодисменты делегатов заявил: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партии у власти, а остальные в тюрьме!» И он не шутил. В дни пресловутого Шахтинского дела, до такой степени шитого белыми нитками, что даже ближайшие сталинские соратники сомневались в целесообразности устраивать открытый процесс, Ворошилов в записке Томскому от 2 февраля 1928 года спросил: «Миша, скажи откровенно, не вляпаемся ли мы при открытии суда в
