Заветный Ковчег - Сергей Ильичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы предали его земле на третий день, по православному обычаю, а вечером показался и экипаж Александра с женой и малым чадом, крестным отцом которого стал наш общий знакомый – граф Аракчеев.
Должен заметить, что я с первого взгляда приметил, как на Александра благодатно подействовала его женитьба, что он даже изменился, а если точнее, то преобразился в этом своем семейном счастье. Но об этом чуть позже.
После того как мы снова, и уже вместе, посетили могилу умершего художника, то вместе же прошли и в его мастерскую, где стоял, как я понимал, написанный им портрет Александра…
Мой друг сам снял покрывало, и мы все поразились тому удивительному сходству, что было явлено на портрете и наяву…
Увидев Александра всего лишь раз в жизни, да и то не в лучшем состоянии, метущимся тогда в поисках способов обретения своей любви, художнику удалось заглянуть вперед и увидеть нечто запредельное, то, чему еще только предстояло свершиться и сохранить сей увиденный им образ уже на полотне…
Разрешить сию загадку нам помог сам Александр, когда вечером за чаем рассказал уже нам о своей первой встрече с художником, что состоялась три года назад.
Оказывается, что умудренного жизнью и хорошо знавшего светский этикет художника Александр попросил научить его найти путь к сердцу юной девы, что так потрясла его сознание и перевернула всю жизнь. Почему художник ответил согласием, того мы не ведаем, но в тот день он действительно дал несколько «полезных» советов очарованному любовью юноше.
Более того, у них завязалась длительная переписка… Юноша просил помощи, а художник в ответ раскрывал ему тайны дворцовых интриг и известные способы покорения женских сердец…
И все сие длилось более года, пока однажды в его мастерскую, не иначе как по промыслу Божьему, зашел местный батюшка… Слово за слово, и художник, немного возгордившись, поведал о своей тайной миссии.
На что батюшка ему сурово ответил:
– Юношу сего я не ведаю, но если он чист душой и возжелал создать семью, то Бог ему в помощь… Однако же вы, милостивый государь, как мне думается, оказываете ему плохую услугу…
И, внимательно посмотрев на художника, продолжил:
– Лисица притворяется спящею, а бес целомудренным; та хочет обмануть птицу, а сей погубить душу..
Художник задумался.
– Помните, сын мой, – снова начал батюшка. – Окаянен падающий; но тот опаснее, кто и сам падает, и другого увлекает к падению… Ибо понесет уже тяжесть двух падений…
И тихо вышел из мастерской. Но и этого оказалось достаточно, чтобы уже к утру художник понял свою ошибку.
Дело в том, что Александр действительно влюбился тогда своей первой и чистой любовью и очень хотел иметь семью, а также множество детишек… Сие же, как вы понимаете, не может строиться на опыте старого ловеласа, в основе которого всегда лежат обман и лукавая интрига.
И тогда он пишет Александру свое покаянное письмо с просьбой забыть обо всем, что он ему ранее писал, мол, бес попутал. И простить его, Христа ради. А любовь искать в своем сердце, проводником к которой может быть только Бог, воистину способный, по нашим молитвам, воспламенять любящие сердца всеосвящающей любовью…
А вскоре после этого художник, на какое-то мгновение, в тонком сне, увидел его – Александра – возможное преображение в настоящей Любви…
И, исповедовавшись у батюшки, испросив на то его благословение, стал писать портрет Александра, пытаясь сохранить увиденный им в том сне образ уже в своем портрете.
И успев-таки сделать в нем завершающий штрих еще до того, как Господь призвал его душу к Себе…»
Ардашев закончил читать и обратил внимание на батюшку, что буквально замер, вслушиваясь в неизвестное никому доселе повествование. И священник, понимая, что ученый закончил рассказ, вдруг сказал:
– Как же полна земля наша талантами, Богом данными, сколь удивительны были люди, что жили доселе на этих землях… Хотел бы еще спросить вас, дорогой вы наш краелюб, милостью Божией, а как же далее сложилась судьба этого удивительного человека – Михаила Васильевича Храповицкого?
– Он трижды был избран предводителем Вышневолоцкого дворянского собрания. Когда в 1801 году Александр I стал готовить реформы, направленные на отмену крепостного права, Храповицкий высказался на это событие следующим посланием. – И тут же, открыв нужную страницу, Ардашев прочитал: – «Россия слывет монархией. Самодержавный государь постановляет законы основанием и мерою власти своею. А внутри что? Тысячи господ, больших и малых, владеют неограниченно третьей, может быть, частию народа. Взглянуть на нравственность господствующих – ощутится состояние повинующихся. Друг человечества обольется слезами… есть повод представить Дворянству сделать постановление, как далече простираться довлеет право владеть людьми, братьями по человечеству?»
Священник вслушивался в эти удивительно проникновенные слова о людях, «как братьях по человечеству».
Ардашев же, заканчивая свой рассказ о Храповицком, добавил следующее:
– Он умер 20 февраля 1819 года и был похоронен на погосте села Троица. Но перед своей смертью он пишет прошение на высочайшее имя с просьбой дать отпускную своим людям, дворовым и крестьянам, в свободные хлебопашцы.
Сие прошение поддержал граф Аракчеев, и завещание было исполнено в точности. Александр I лично утвердил решение об отпуске удомельских крестьян во время своей поездки в Архангельск, в присутствии статс-секретаря Н. Н. Муравьева.
– Нет слов… – тихо молвил священник.
– А хотите знать, что написано на его могиле благодарными потомками?
Священник лишь согласно кивнул головой.
И Ардашев, снова по памяти, процитировал:
– «Здесь погребено тело, в бозе почившего, надворного советника Михаила Васильевича Храповицкого, родившегося в 1758 году сентября 17 числа переселению благотворной души к вечному правосудию последовать в 1819 году февраля 20 дня на 67 году от рождения, к душевному прискорбию 869 душ его подданных крестьян и дворовых людей, которых наградил полною свободою. Благодеяния сего великого мужа да не изгладятся из душ в бесконечные веки».
– Аминь! – добавил, вставая и крестясь, батюшка Дмитрий.
БИТВА ПРИ ЧЕСМЕ
(1802 год от Р.Х.)
На чердаке старого дома школьники случайно обнаружили останки книги дореволюционного издания, но, правда, без обложки, большей части текста и выходных данных. Ребята отнесли книгу историку и местному краеведу милостью Божией, профессору Дмитрию Виленовичу Ардашеву. Того сия книга шибко заинтересовала, так как повествовала о здешних местах. И ученый искренне увлекся, в какой раз перечитывая напечатанный в ней один из рассказов…
…Под вечер в село Застижье к одиноко стоявшему домику старика-барина прибыл верховой офицер.
– Ваше высокоблагородие! – обратился слуга Потапыч к сидевшему за столом хозяину усадьбы. – Там нарочный прибыл от адмирала Спиридонова.
– Неужели от самого Григория Андреевича? – уточнил старик, вставая из кресла.
– Так точно-с… – ответил слуга.
– Тогда не иначе как беда случилась… Впусти его, Потапыч. Пусть только он сам прочитает мне сие послание. Глаза с утра у меня что-то слезятся. Сам уже писаный текст плохо разумею.
В гостиную вошел молодой крепкий человек в мундире морского офицера.
– Дмитрий Сергеевич?
Барин кивнул в ответ.
– Вас приглашают почтить память умершего 8 апреля сего года адмирала Григория Андреевича Спиридонова…
– Умер, значит, разлюбезный наш боевой командир… Упокой, Господи, его душу, – сказал барин и медленно перекрестился.
Офицер продолжил.
– Велено узнать, ждать ли вас ко дню погребения?
– Нет, голубчик. Не ждите-с. Не в чем мне в свет-то нынче выйти. Обносился, понимаешь ли, я. Да и экипажа уже давно нет. Вы уж извинитесь за меня, а покойному Григорию Андреевичу Спиридонову не за что на меня в обиде быть… Оставайтесь, чаю с дороги могу предложить…
– Не могу. Мне в обратный путь следует как можно быстрее, и так припозднился, пока ваше имение отыскал.
– Тогда ступай с Богом, служивый…
И нарочный, отдав князю честь, вышел.
А в гостиной, на большой изразцовой печи, зашевелился некто, очевидно, разбуженный услышанным сим разговором. То был тринадцатилетний подросток по имени Илья – сирота, пригретый старым барином.
– Барин, – раздался с печи его недовольный ломающийся голос. – Почто мне не сказывали, что вы лично самого адмирала Спиридонова знали?
– Ты-то сам откуда о нем знаешь? – вопросом на вопрос ответил барин.
– Кто же про победу русского флота над турками при Чесме не знает? Из нашего села там двое воевали: бомбардир Андрей Лебедь – на линейном «Ростиславе» да матрос Максим Чигрин – на «Святом Иануарии». Выходит, что и вы там были?
– Выходит, что был…
– И кем же, если не секрет?
