Дань псам - Стивен Эриксон

«Если только физически не разделит себя надвое». — Ведьма, чего вы хотите от нас?

— Порча, верховная Жрица. Она может… распространиться.

За столом повисло молчание.

Верховной Жрице стало ясно, что ведьма хорошо продумала свой визит, найдя единственный аргумент, способный возбудить тревогу. «Как будто Тисте Анди — лишь чернокожие и слишком высокие версии людей. Как будто нас так легко… украсть».

Ободрившись, ведьма продолжила: — Верховная Жрица, Селинд… ей нужна помощь. Нам нужна помощь. Был один воин, один из вас, но он пропал. Теперь, когда Сирдомин мертв, я хотела его отыскать. Спиннок Дюрав…

Верховная Жрица встала. — Идемте со мной, Ведьма, — велела она. — Мы вдвоем. Идемте, тут недалеко.

Старуха с трудом поднялась. В маленьких глазках блеснуло смущение.

В боковой проход, двадцать шагов по коридору, потом недолго вниз — воздух еще пахнет недавно сколотым базальтом — в широкую восьмиугольную комнату без всякой мебели, на полу которой выложены ониксовые мозаичные фигуры разной формы и размера. Для большинства людей путешествие заняло бы несколько мгновений, но для ведьмы оно обернулось пыткой. Жрица была поражена глубиной отчаяния старухи — ей не следовало принуждать себя к столь мучительному делу. Ее путь от дома до городской крепости достоин войти в героический эпос.

Мысли разбились вдребезги — Верховная Жрица была нетерпелива и теперь с трудом заставляла себя молчать и сохранять непроницаемое выражение на круглом, изящном лице.

Ведьма, задыхаясь, ввалилась в круглую комнату.

— Да, вы явно адепт, — признала Верховная Жрица. — В этой комнате имеются узлы силы. Куральд Галайн, очистительная тьма. — Она видела, как тяжело и быстро дышит ведьма; на покрывшемся потом лице старухи застыло ожидание чудес. — Не беспокойтесь, что бы ни ощутили душой, — продолжала она. — Войдя сюда, вы вобрали Куральд Галайн в тело, в дыхание, впитали всеми порами кожи.

— Но… но зачем? Что вы сделали со мной?

— Я могу ощутить, как тяжело бьется ваше сердце, Ведьма. Дорога к моему храму может стать последней…

— Ох, сама знаю, — вырвалось у ведьмы.

Внезапное раздражение собеседницы удивило Верховную Жрицу. Она заново оценивала представшую перед ней женщину. — Вижу. Тогда…

— Тогда я молюсь, чтобы жертва оказалась не напрасной. Селинд так хороша… а то, что с ней случилось, столь мерзко. Это… само зло.

— Значит, вы пришли не ради Искупителя?

— Нет. Я пришла ради подруги.

«Подруги…» — Ведьма, Спиннока Дюрава больше нет в Черном Коралле. Весть о смерти Сирдомина потрясла меня до глубины сердца, а рассказ об участи Селинд усугубляет горе. Скажите, что еще вы почуяли?

Ведьма сгорбилась, словно ее скрутила боль в животе. — Хорошо, — неохотно прошипела она. — Я могу видеть, что риска распространения порчи нет. И никогда не было.

— Я знаю, — мягко отозвалась Верховная Жрица.

— Но я должна была поторговаться.

— Ваша вечная предвзятость, люди. Знаете, когда делегаты из Свободных Городов приезжали заключать с нами договор, когда ривийцы и человек, назвавшийся Принцем Каззом Д'Аворе из Багряной Гвардии, прибыли к нам — все они готовились торговаться. Хотели купить наши мечи, нашу силу. Завоевать нашу поддержку. Лорд Аномандер Рейк лишь поднял руку — до того, как любой из них успел вымолвить льстивое слово. Он сказал так: «Мы Тисте Анди. Не пытайтесь заключать с нами сделки. Если желаете нашей помощи, можете попросить о ней. Мы скажем «да» или скажем «нет». Без всяких переговоров».

Ведьма молча смотрела на нее.

Верховная Жрица вздохнула: — Это так нелегко для гордой женщины или мужчины — просто попросить.

— Да, — шепнула ведьма. — Нелегко.

Унеслось несколько ударов сердца. Обе молчали. Наконец ведьма медленно выпрямилась. — Что вы со мной сделали?

— Я надеюсь, что Куральд Галайн поработал в вас. Боли ушли, верно? Дыхание облегчилось. В ближайшие дни пропадут различные хвори. Вы можете обнаружить, что аппетит… ослабел. Куральд Галайн предпочитает сбалансированные силы.

Глаза ведьмы широко раскрылись.

Верховная Жрица ждала.

— Я о таком не просила.

— Нет. Но меня не будет утешать мысль, что ваше путешествие в мой храм оказалось фатальным.

— О. Тогда спасибо.

Верховная Жрица нахмурилась: — Я неясно выразилась?

— Ясно, — сказала ведьма с новой вспышкой раздражения. — Но у меня собственные правила, так что благодарность я выскажу, нравится ли вам или нет.

Это заявление родило тихую улыбку. Жрица склонила голову в знак уважения.

— А теперь, — сказала ведьма после нового молчания, — я прошу вас спасти Селинд.

— Нет.

Лицо ведьмы потемнело.

— Вы пришли сюда, — продолжала Жрица, — ибо утеряли веру. Вы хотели, чтобы Храм действовал ради Селинд. Но мы рассудили, что Селинд не нуждается в нашей помощи. Искупитель также не нуждается в ней.

— Вы… рассудили?

— Да, да, — подтвердила Верховная Жрица. — Мы лучше осведомлены о ситуации, чем вы могли предполагать. Если нам нужно действовать, то мы начнем — хотя бы ради того, чтобы опередить Силанну… хотя я признаюсь, что нелегко вычислить меру терпения Элайнтов. Она может зашевелиться в любой миг. После этого станет слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Для Селинд, для самозваных вожаков лагеря и всех, кто в нем живет.

— Верховная Жрица, кто такая Силанна? И кто такие Элайнты?

— Ох, простите. Я стала беззаботной. Силанна венчает шпиль этой крепости — ее трудно не заметить даже в вечном сумраке. Возвращаясь домой, вы можете просто обернуться — и увидите ее. — Она помедлила. — «Элайнт» означает «дракон».

— Ох.

— Давайте вернемся к остальным. Я уверена, что уже заварен новый чай и мы сможем расслабиться.

Обратный путь они прошли гораздо быстрее.

Семар Дев не стоило удивляться, когда Карса Орлонг въехал в лагерь на закате третьего дня после своего отбытия. Прискакал и ничего не сказал. Выглядел он странно задумчивым.

Невредим. Как будто бросать вызов Гончим Теней не больший риск, чем, скажем, пасти овец или ловить коз. Ясно, что встреча носила мирный характер. Возможно, Гончие улепетнули на большой скорости, поджимая хвосты.

Соскользнув со спины Ущерба, Карса подошел к Семар, сидевшей около кизячного костерка. Скиталец удалился шагов на тридцать, потому что привык встречать закат в относительном одиночестве.

Тоблакай присел. — Где чай? — спросил он.

— Нет чая. Кончился.

Карса кивнул в сторону Скитальца: — Город, что он ищет. Далеко до него?

Семар Дев пожала плечами: — Может, неделя. Мы медленно идем.

— Да. Мне пришлось свернуть назад, выслеживая вас. — Он на мгновение замолчал, глядя в пламя. — Он не кажется нерешительным типом.

— Ты прав. Не кажется.

— Я голоден.

— Приготовь что-нибудь.

— Хорошо.

Она провела руками по лицу, ощутив, как загрубели ладони, а затем потянула за колтуны в волосах. — Встретив тебя, — проскрежетала она, — я почти забыла, что такое быть чистой — о да, в Летерасе было лучше, но только потому, что мы практически сидели в тюрьме, а это не считается. Но нет, тебе больше подходят безлюдные пустоши, политые кровью пески, картины случайной резни…

— Ты сама меня отыскала, Ведьма, — напомнил он.

— Я доставила коня. — Она фыркнула. — Вы двое так подходите друг другу, что мне пришлось исправлять нарушение космического равновесия. Что тут поделаешь?

— Просто ты меня хочешь, — ответил он. — Но когда мы оказываемся вместе, женщина, ты только рассуждаешь о том и о сем. Сдавайся, и ты сможешь прекратить спор с самой собой. Уже очень давно я в последний раз изливал семя в женщину, а ты не ощущала мужского тепла и того дольше.

Она могла бы нанести ответный выпад, опустошить колчан словесных стрел, которые, несомненно, в очередной раз отскочили бы от непроницаемой брони варварства. — Ты будешь нежен как пустынный медведь, разумеется. Боюсь, я никогда не оправлюсь…

— У меня есть такие стороны, Ведьма, которых ты еще не видела.

Она фыркнула.

— Ты всегда боишься попасть врасплох, не так ли?

Забавный вопрос. Фактически не вопрос, а тугой узел. Ей он не понравился. Ей не хочется его развязывать… — Когда-то я была цивилизованной. Жила в отличном городе, городе с подземной канализацией, малазанскими акведуками и горячей водой в трубах. С промежутками между стенами домов, с закрытыми садиками, с вентиляцией, проводящей холодный воздух во все помещения. Отличное мыло для стирки. Птички в клетках. Охлажденное вино и всяческие сладости.

— Птицы поют о несвободе, Семар Дев. Мыло сварено тощими работягами, они кашляют и потирают морщинистые обожженные руки. За стенами твоих прохладных домов и садов бродят беспризорные дети. Прокаженных гонят за черту города, и каждый шаг приветствуется градом камней. Люди воруют, чтобы есть, и когда их ловят — отрубают руки. Твой город отнимает воду у ферм, и скотина гибнет.