Аквариум - Даниил Кочергин

палатку различным ползучим тварям, коих здесь предостаточно. Жарко, лежу раздевшись по пояс, не двигаюсь. Через некоторое время засыпаю.

7. Фарфоровый старик

Просыпаюсь от холода, раскалывается голова, ноющая боль в плече. Костер совсем погас. Лежу, съежившись на каменному полу башни, снаружи, кажется, уже утро. Повязка сползла, рана не кровоточит, но мокрая, начинают проступать красные полосы, это плохо. Удаляю кошмар из хлеба, которым забивал рану и обильно засыпаю её золой.

Скрип деревянных колес кто-то приехал. Опять фарфоровый старик, в этот раз без мальчика, в руках корзина с кувшином молока и хлебом. Старик молча, не обращая на меня внимания, проходит во внутрь, меняет кувшин, выкладывает хлеб и направляется к выходу. Я преграждаю ему дорогу, вижу удивленный взгляд голубых глаз. Наношу плотный удар кулаком в грудь, старик отлетает на несколько шагов и падает на пол, ловит ртом воздух. Подхожу, хватаю одной рукой за грудки, подтаскиваю к себе.

— Я буду тебя бить пока не ты не объяснишь, что здесь происходит, ты понял меня?

— Я понял тебя, не бей меня, — старик сильно напуган.

Подтаскиваю его к погасшему костру.

— Теперь разожги костер и садись рядом, но, чтобы я мог до тебя дотянуться.

Старик дрожащими руками чиркает огнивом, поджигая хворост, разводит огонь. Сначала много дыма, но вот уже огонь хорошо занялся и становится теплее.

— Я не могу долго здесь быть, — у старика молодой тихий голос, — мне ещё нужно накормить остальных.

— Остальных? Давай старик начнем с этого, кто это?

— Там, стражи на второй линии, — старик кивает в сторону выхода из башни, — теракон, который вчера ушел от тебя, был остановлен там, на второй линии.

— Что за линия, что за теракон?

— У тебя, что отшибло память или ты смеешься надо мной? — старик начинает смелеть. Ударом наотмашь разбиваю ему губы.

— Начинай с самого начала, начинай так, как будто у меня отшибло память, — говорю максимально убедительно, — и не заставляй меня задавать уточняющие вопросы.

— За башней есть провал, — старик недоуменно смотрит на меня, сплевывает кровь, — это единственный проход между нашим миром и землями, в которых пребывают души умерших. Души, которые забыты живыми, перерождаются в злых вечно голодных тварей — тераконов. Чтобы оградить живых выстроены две защитные линии. Первая линия здесь на холме, вторая — с другой стороны у его подножия.

— Обалдеть! — удивленно восклицаю я, старик не менее удивлен моей реакцией.

— Кто на второй линии, как их зовут? — спрашиваю в надежде, что там могут быть мои компаньоны из пятой палаты.

— Стражи, — старик пожимает плечами, — добровольцы из числа жителей ближайших деревень. Я не знаю, как их зовут. Мое дело их накормить.

— Почему я закован? — трясу цепью.

— Тебя приковали здесь на растерзание тераконам, — старик не может сдержать злую улыбку и рискует опять получить в зубы, — честно говоря, я удивлен, что ты ещё жив, справиться в одиночку даже с одним тераконом ещё никому не удавалось, а тут с четырьмя.

— Ещё раз, почему я закован?

— Потому что ты крок, низшая раса, грязный дикарь! — Старик на удивление быстро набирается уверенности.

— Не боишься, что я раздавлю твой жалкий череп старик? — стараюсь сбить с него спесь.

— А я и испугался сначала, — старик неожиданно хватает меня за грудки и шепчет мне в лицо, — подумал, что ты решил плюнуть на судьбу своего сына, но нет! Ты, по какой-то причине, просто забыл о нем. Возможно дело в твоей ране и в неё попал какой-то яд. Но теперь знай! Тот мальчик, что ты видел вчера, как его зовут? Вспоминай!

— Альт, — мой голос дрожит.

— Да! — старик обнажает белые и ровные словно жемчуг зубы, — Теперь ты знаешь, что твой сын у меня! И ты, пока существует хотя бы призрачная надежда выбраться отсюда и спасти его, ты не тронешь меня!

— Также знай, что эти оковы снимаются только с головой. Одна твоя рука почти не двигается, так что следующий теракон разорвёт тебя на части, — старик поднимается на ноги и пинает меня в больное плечо. Боль молнией пронзает мозг, я теряю сознание.

8. Договор с волхами

Маша смоченным водой палантином промокает мое лицо и шею, я просыпаюсь в ужасном раздрае. Хочется бежать, кричать, найти, спасти Альта, раздавить череп старику, но я уже совершено в другом месте, в другом мире. Немного придя в себя, понимаю, что близится вечер, жара спадает, значит пора собираться в путь. И, действительно, погонщики уже привели верблюдов и теперь крепят на них вьюки. Вскоре, погрузившись, мы движемся дальше в сторону гор, которые по мере нашего приближения, становятся все выше и выше. Дозорных вышек уже нет, только голая степь, с одной стороны обрамленная синей каёмкой моря, а с другой — изломанной линией гор.

К началу следующего дня мы в плотную подошли к подножию гор, остался последний рывок по горной местности. Здесь уже нет такой жары, а чем выше в горы, тем будет ещё холоднее, поэтому мы даем время отдохнуть верблюдам и продолжаем путь, не дожидаясь окончания дня.

Внезапно звенящую вокруг тишину нарушает упругий звук тетивы, второй, третий. Я инстинктивно прижимаюсь к верблюду и одновременно рукой утопляю Машу в корзину, та мгновенно все поняла и сжалась на дне. Стрелы пролетают надомной. Резко дергаю за узды, разворачиваю верблюда, чтобы спрятать корзину, повернув верблюда другим боком к стреляющим. Погонщик за мной также пытается развернуть верблюда, но получает стрелу в шею, с хрипом валится на камни. Погонщик шедший первым активно бьют верблюда палкой, пытаясь ускорить ход и уйти из-под обстрела.

Развернув верблюда, вижу сверху на скале четырех лучников в белых одеждах. Я свешиваюсь и прячусь за телом верблюда и слышу характерный звук втыкающихся в плоть стрел. Мой верблюд с ревом валится на землю, четыре стрелы вошли в беднягу по оперение. Мы прячемся за огромной тушей, лучникам теперь нас не достать, и они, помедлив, спускаются к нам. Обходят нас с двух сторон, теперь в руках у них длинные кривые мечи.