Дань псам - Стивен Эриксон

Он посмотрел на Драконуса, и мужчина этот вдруг потемнел, стал каким-то размытым, неотчетливым. Дич вздохнул, и в следующий миг Драконус стал таким же, каким был всегда.

Так мало осталось от разума, от того, что можно назвать собой. Мгновения ясности выпадают все реже. Какая ирония: его преследуют только чтобы найти лишенным разума.

Драконус вдруг склонился над ним: — Дич, слушай. Он сделал тебя узлом — ты должен быть глазами бога… нет, мозгом. Твой рисунок, то, что на коже…

Дич хмыкнул. Ему стало смешно. — Каждая душа начинается с единого слова. Он написал это слово на мне. Тождество — лишь рисунок. Начальная форма. Мир — жизнь и опыт — это Кедаспела, выводящий и выводящий подробности. Но кто в конце жизни вспоминает первое слово?

— В твоих силах сломать схему, Дич. Держись за часть себя, держись крепко… тебе это будет нужно…

— Нет, ТЕБЕ это будет нужно, Драконус.

— Тут не должно быть никаких детей — богов. Не в таком кошмаре — неужели не ясно? Он будет ужасной, изломанной тварью. Кедаспела сошел с ума…

— Да, — согласился Дич. — Как не повезло. Сошел с ума. Плохое начало.

— Держись, Дич.

— Просто слово.

Драконус поглядел в нарисованный глаз. Встал, подбирая цепь, и вышел из ограниченного поля зрения Дича.

Кедаспела подполз ближе. — Он желает лишь спастись, спастись, спастись. Но ты но ты ты узел, узел. Туго затянутый! Никто не уйдет. Никто не уйдет. Никто. Держись и таись, держись и таись, пока он не очнется, а он ведь очнется. Очнется. Мой ребенок. Слово, ты видишь, слово есть слово есть слово. Слово это — «убивай».

Дич улыбнулся. Да, он сам понял. Уже понял.

— Жди, милый узел, жди и жди и жди. Все обретет смысл. Все. Обещаю и обещаю и еще раз обещаю — ибо я видел грядущее. Я знаю что грядет. Знаю все планы. Ее брат умер а он не должен был не должен был нет, он не должен был так делать. Я сделал всё ради нее ради нее нее. Только ради нее.

Узел, я сделал это ради нее.

«Убивай», — подумал Дич. — «Убивай. Да, понимаю. Понимаю. Убивай ради нее. Убивай». И он осознал, что слово, да, само слово умеет улыбаться.

Даже под дождем пепла.

Под россыпью звезд Чудная Наперстянка стояла на обочине, смотрела на приближающуюся карету. Даже в полутьме было заметно, что починка произведена кое-как. Все стыки скрипели и дрожали. Гланно Тряп сидел на своем облучке, широко расставив забинтованные ноги; лошади мотали головами, прижимая уши и выпучив глаза.

Слева от кареты шли Маппо и Грантл, справа Рекканто Илк, братья Бревно и Картограф. Мастер Квел, очевидно, сидел внутри.

Финт что-то пробормотала и встала на ноги. — Проснись, Полуша. Они уже здесь.

Со стороны городка, оказавшегося уже в половине лиги от них, не видно было ни проблеска света.

Наперстянка подошла к Грантлу. — Что там творится?

Он покачал головой: — Тебе лучше не знать, Ведьма. Правду говорю.

— И зачем вообще Джагут женился? — спросил Илк. Лицо его было бледнее луны. — Боги подлые, это был самый протрясающий, запугающий скандрал, какой я видел. В самый разгар упрахнули!

— Упорхнули? — удивилась Финт. — Да карета еле ползет, Илк.

— Ничего нет нервозапрягательнее, чем спасать свою жизнь на скорости улитки. Скажу тебе, если бы не протрекция Мастера, от нас остались бы клочки волосьев и куски мяса. Как от всех в городе.

Наперстянка вздрогнула и сделала знак, защищающий от зла.

Мастер Квел вылез из кареты, с трудом открыв сломанную дверь. Он был покрыт потом. — Что за несчастный мир, — вздохнул маг.

— Я думал, мы на острове, — нахмурился Джула.

— Назад в море? — спросила Квела ведьма.

— Никаких шансов. Карета не продержится. Нужно найти место более цивилизованное и заняться ремонтом.

Он ушел в сторону в поисках уединенного места, где можно опорожнить мочевой пузырь. Или хотя бы попытаться, со стонами и вздохами (он никогда не уходил слишком далеко). — Вам нужен практик Высшего Денала, — крикнула она вслед.

— Верные слова, Ведьма, верные…

Картограф где-то нашел палку и чертил узоры в дорожной пыли, шагах в двенадцати от остальных. Чудная Наперстянка покосилась на него. — Что оно делает?

Ни у кого не нашлось ответа.

После долгой паузы Полнейшая Терпимость сказала: — Что — то крови хочется. А вам, девочки?

От таких слов все мигом очнулись — но Наперстянка поняла это не сразу, пришлось сражаться с собственной паникой. Треклятая толстуха содрогалась от хохота. Наперстянке захотелось вонзить нож в один из слезящихся глаз; она сомневалась, что кто-то станет ее останавливать.

Вновь показался Мастер Квел. — Что такого смешного, Полуша? Ладно, забудь. — Он обвел всех беспокойным взглядом, походя на человека, случайно проглотившего пробку. — Ночь воняет. Никто не заметил? Я подумывал о Рашане, но теперь не уверен…

— Всего лишь доставьте меня в порт, — предложил Маппо. — Дальше сам путь отыщу.

Квел покосился на Трелля. — Мы доставим тебя куда следует.

— Риск…

— Причина того, что мы так много берем. Ох, даже не заговаривай, не думай разорвать контракт — мы воспримем это как тягчайшее оскорбление, как пятно на добром имени. Мы вывезем тебя отсюда, Трелл, даже если придется скакать на одном колесе и трехногой лошади.

Картограф подошел к ним. — Если вам угодно, — начал он с улыбкой столь дьявольской, что Наперстянка не решилась бы ее описать, страшась сойти с ума, — я уже обрисовал путь спасения.

— Прости, не заметил, — сказал Квел.

— Он говорит буквально, — указала Наперстянка на дорогу.

Все, с Квелом во главе, пошли изучать царапины на белой пыли.

— Что это, во имя Худа?

— Разумеется, карта.

— Какая карта?

— Будущего путешествия.

Рекканто Илк прищурился, созерцая плоды усилий, и покачал головой: — Не могу даже разглядеть, где наш остров. Дурацкая карта, Картограф. — Он распрямил спину и поглядел на спутников. — Вот что значит связываться с мертвецом. Клянусь, первое, что мертвец теряет — здравый смысл. Почему бы?

Братья казались задумчивыми, словно они вырабатывали возможные ответы. Но затем поглядели друг на друга и расплылись в улыбках. Амба фыркнул и утер тылом ладони сопли с верхней губы.

— С ума сойти, — прошептала Наперстянка.

Квел спросил: — Картограф, ты нам какие-то врата нарисовал?

— Да, хотя без чар. У меня нет силы. А у вас есть.

— Может быть, — задумчиво протянул Квел. — Но я ничего не узнаю на рисунке. Это заставляет нервничать.

Картограф обошел рисунок и указал костлявым пальцем на дальний край: — Видите прямую, широкую борозду? Все прочие впадают в этот путь, в нужный нам путь. Лучшая карта показывает верное направление. Лучшие карты ведут вас к желанной уели.

Рекканто Илк озадаченно чесал голову. — Но разве не все карты такие? О чем ты бестолкуешь?

— Не все карты, — поправил Картограф, покачивая головой (ничего не бывает более торжественного, подумала Наперстянка, нежели качание головы мертвеца). — Объективное отражение — лишь одна часть картографии, и притом не самая важная часть.

— Как скажешь, — отозвался Квел. — Но мне не по себе.

— У вас мало выбора, Колдун. Повозка сломана. Супружеские споры выходят далеко за границы городка, скоро они охватят весь остров сполохами разноречивых воспоминаний кто-что-сказал.

— Он умнее, чем был раньше, — заметила Финт.

— Точно, — поддакнул Илк.

— Я собрал свое «я». — Картограф снова улыбнулся. Все попятились.

— Как так получилось, — спросил Квел, — что раньше ты не выказывал особенных талантов?

Труп приосанился. — В путешествии я выказал множество талантов, и каждый в соответствии с ситуацией. Неужели вы забыли кокосы?

Финт закатила глаза: — Как бы мы могли забыть кокосы?!

— К тому же, — подытожил Картограф, — как незваный гость, я стараюсь внести свой вклад в предприятие. — Ободранная рука указала на схему в пыли. — Вложите в это силу, Мастер Квел, и тронемся в путь.

— Туда, где сможем остановиться на время?

Картограф пожал плечами: — Не могу предсказать все ожидающие нас ситуации. Только то, что в общем и целом они будут не особенно угрожающими.

Квелу, казалось, снова нужно было пописать. Вместо этого он повернулся к карете: — Все на борт. Чудная, ты снова со мной. Как и ты, Маппо. — Он помедлил. — Остальные готовьтесь.

— К чему? — спросил Грантл.

— Ко всему, разумеется.

Рекканто, вышагивая на негнущихся ногах, похлопал здоровяка по спине: — Не беспокойсь, друг, ты мало — помалу привыкнешь. Если раньше не помрешь.

Картограф принес веревки. — Кто будет так любезен привязать меня к колесу?

Ночь простерлась над Обжитой Равниной. Однако звезды великого купола небес светят тускло и мутно, как бы не желая обнажать острия лучей перед странно тяжелой тьмой. Этой ночью не воют койоты. Ослепшие волки бегут в бесформенном ужасе, и сердца некоторых разорвутся на бегу.