Испанский сон - Феликс Аксельруд

— Почему обязательно досадных?

— Вовсе не обязательно; могут быть забавные расхождения и так далее, но согласись, что досадные тоже бывают, разве не так?

— Допустим.

— Я и хочу сказать, что их количество растет наряду со всеми прочими. Я говорю об отдельно взятых досадных.

Вальд помолчал.

— Эй, — позвал Сид, — если ты опять пожимаешь плечами, то хотя бы сообщай об этом.

— Не пожимаю я. Просто думаю.

— Нечего здесь думать; это просто формальная логика.

— Ну, допустим.

— Не допустим, — педантично поправил Сид, — а сочтем строго доказанным, что количество досадных расхождений растет. Вначале мы, друзья, стараемся не замечать расхождений или дружески спорить о них, что еще хуже, так как в результате этих споров мы узнаем друг о друге все больше, а значит, количество расхождений растет все быстрей. Наступает момент, когда мы начинаем чувствовать себя неловко от уменьшающегося взаимопонимания… и эта неловкость тоже растет… Количество переходит в качество — закон, хорошо известный любому воздухоплавателю. В конце концов нам становится уже противно общаться друг с другом. Здесь два варианта. Либо мы шумно ссоримся, либо, тихо ненавидя друг друга, продолжаем делаем вид, что все о’кей — не дружба, а одно наказание… В любом случае дружбе конец.

— Я пожимаю плечами, — сказал Вальд.

— И напрасно. Очень простое и бесспорное доказательство, — сказал Сид, — притом далеко не единственное. То же самое я сейчас могу тебе доказать с применением такой категории, как обязанность. Сперва докажем, что излишнее знание друг о друге порождает взаимные обязанности. Это зиждется на концепции сострадания. Представь себе, что ты узнал обо мне нечто такое…

— Постой, — перебил Вальд, — насчет взаимных обязанностей я приму без доказательства; только опять же не пойму — как эти обязанности могут повредить дружбе?

— Ну, это и вовсе элементарно. Для простоты рассмотрим вырожденный случай — предположим, твой друг смертельно заболел. Он нуждается в тебе, понимаешь? Ты должен либо исцелить его, либо проводить с ним все свое время — раз уж он при смерти! — либо, наконец, умертвить его наиболее безболезненным образом. Других вариантов вроде бы нет?.. Однако в силу тех или иных причин ничего из этого невозможно. У тебя возникают моральные проблемы. Ты начинаешь страдать! Страдания твои абсолютно без толку; они только портят жизнь всем вокруг, начиная с тебя и кончая этим обреченным, который прекрасно все понимает; он и рад бы, чтобы ты не страдал, но ничего не может сделать, а от этого, между прочим, страдает еще больше. Эскалация страданий! — вот, Вальдемар, апофеоз дружеской обязанности. Повторюсь, что я взял в пример крайний случай просто для примера, смертельно больные друзья не так уж часты… но даже минимально тягостный эпизод непременно повлечет за собой соответствующее ухудшение жизни. А ведь таких эпизодов в ложно понимаемой дружбе тьма-тьмущая. Эти твои обязанности заставляют тебя выручать: одному нужны от тебя деньги, другому сочувствие, третьему услуга… нехорошо отказывать, верно? Вот ты и подзалетел, запустил в себя эмбрион тягости; спрашивается — зачем?

— Гнусно мне, гнусно тебя слушать! — вскричал Вальд негодующе, — тьфу на тебя! Отвратительные, бездушные рассуждения; даже не пойму, как это всего лишь четверть часа назад я предлагал тебе свою дружбу. Как я обманулся! Я еще мог бы допустить, что всю эту кучу гадостей способен выдать робот или хотя бы страус. Но ты же верующий человек!

— Конечно, — невозмутимо отвечал Сид, — еще как верующий! Истинным другом вообще может быть только Спаситель. Все, о чем мы сейчас говорили — это так, vanita vanitatis, то есть суета сует. Светская дружба, Вальдемар, — не более чем приятные и полезные отношения; они не должны создавать моральных проблем. Все сверх того — от лукавого и только отвлекает от истинной мысли о Боге. Я тебе больше скажу: только такой друг, с которым нет ни проблем, ни обязательств, может быть с тобой по-настоящему честен. Я, например, нимало не стесняюсь, общаясь с тобой. Могу сказать тебе все что угодно прямо и без утайки. А почему? Да потому что никаких сложностей между нами не накручено. Ничем мы друг другу не обязаны… ничего друг от друга не ждем…

— Как это ничего? Вот возьму и не покормлю тебя вовремя, сразу запоешь по-другому.

Сид громко хмыкнул.

— Кормление не входит в сферу отношений; можно и молча кормить. Это как симбиоз: ты меня кормишь, а я приглядываю за полетом. Ну, не покормишь… думаешь, я буду перед тобой заискивать? Еще чего. Просто прекращу с тобой общаться, и все; во-первых, тебе будет скучно, а во-вторых — кстати! — возрастет опасность аварии.

— Мы в руках Господа, — неуверенно сказал Вальд.

— Разумеется, — подтвердил Сид, — но разве Господь внушил тебе, что сегодня вечером нужно менять баллон?

— Нет.

— А между тем это так. Есть вопросы?

Вальд устыдился.

— Но позволь закончить мысль, — сказал Сид, — каждая мысль по возможности должна быть закончена. Я остановился на том, что мы с тобой ничем особенным не связаны. Теперь, для контраста, возьмем в пример какого-нибудь твоего старого друга. У тебя ведь есть хоть один старый друг? Не может быть, чтобы никого не было.

— Ну, есть один.

— Как его зовут?

— Филипп.

— Славное имя! и часто вы с ним общаетесь?

— Каждый день… Я имею в виду, на работе.

— Vaya, vaya… — разочарованно протянул Сид. — Совсем плохи дела. Как же можно работать вместе с другом… или, наоборот, дружить с коллегой по работе? Небось, сплошные разочарования. Компромиссы… узел сложных проблем…

Вальд не мог в глубине души не признать, что Сид кое в чем прав. Даже не кое в чем, а во многом.

— Чего молчишь? — крикнул Сид.

— Согласен, но только в глубине души.

— Это хорошо, — заметил Сид, — глубина души — это самое главное. Собственно, это вообще все, что есть.

— Что ж, — сказал Вальд. — Не скрою, в результате этого разговора, который поначалу казался мне чисто схоластическим, ты существенно поколебал мои прежние представления о дружбе. Но для того, чтобы моя точка зрения полностью переменилась, все равно должно пройти какое-то время.

— Почему?

— Детский вопрос. Я должен свыкнуться с твоими идеями, пропустить их через себя… переработать… Может быть, эти идеи даже нуждаются в определенной коррекции — уж слишком сильно они попахивают максимализмом; а как известно, истина всегда посередине.

— Вот еще один расхожий и вредный миф. Ты производишь впечатление неглупого человека; подумай сам о том, что ты только что сказал! Набор слов, излюбленные инструменты филистеров, политиканов и глупцов, но никак не мыслящей личности. Наполовину беременная девушка — вот твоя истина посередине.