Испанский сон - Феликс Аксельруд

Вероника опустила глаза.

— Молчишь… Так вот знай: мне было приятно тоже.

Ана на секунду перевела дух.

— Дай мне сигарету. Когда-то госпожа трахалась, а служанка была рядом и прислуживала. И смотрела. И это было всем в кайф. Скажи что-нибудь против!

У Вероники выступили слезы на глазах.

— Прости, — сумрачно сказала Ана. — Ужасно не люблю с тобой ссориться… Не слишком ли много мы ведем разговоров о нашей любви? Может быть, нам нужно больше делать и чувствовать?

— Позови ее, — тихо сказала Вероника.

— В другой раз. Я не хочу тебя насиловать.

— Позови. Это нужно нам обеим.

— Ты уверена?

— Да. Только пусть она не просто смотрит. Я хочу ей тоже приказывать.

— Что, например?

— Ну… подать кофе. Или сигарету.

— Это можно, — согласилась Ана. — Видишь шнур? Это звонок; его специально устроили, чтобы ее можно было позвать прямо сюда. Дерни.

Вероника дернула шнур.

— Только, пожалуйста, не называй ее дорогушей.

— А как называть?

— Так же как и я. Ласково. Мариша, Мариночка…

— А можно милочкой?

Ана подумала.

— Можно.

В дверь постучали.

— Да! — крикнули Ана и Вероника.

— Доброе утро, — сказала появившаяся на пороге Марина. — Вы меня звали; вот я.

— Доброе утро, милочка, — сказала Вероника, — это я тебя позвала. Ты не принесешь нам кофе в постель?

Марина безмолвно уставилась на Госпожу.

— Мариша, — сказала та с нежной улыбкой, — ты уже знаешь, как я люблю госпожу Веронику. Когда я с ней вместе — как сейчас — мне было бы очень приятно, если бы ты выполняла также и ее приказания. Как ты смотришь на это?

— Мне было бы это тоже приятно, Госпожа.

— Значит, договорились?

— Конечно, Госпожа. К вашим услугам, госпожа Вероника. Какой кофе вы желаете?

— А какой ты подаешь в постель своей госпоже?

— Маленький эспрессо, разумеется, — ответила Марина, — с небольшим количеством молока и сахара.

— А мне…

Вероника задумалась.

— Знаешь, — решила она, — мне точно такой же, но большой.

— Очень хорошо, госпожа Вероника.

Марина поднесла Госпоже пепельницу, чтобы та смогла затушить сигарету. Затем улыбнулась обеим и ушла.

— Ну? — укоризненно посмотрела Ана на свою большую, глупенькую любовницу. — Не съела она тебя?

— Позволь мне отойти от стресса.

— Еще чего… Сейчас я тебе устрою такой стресс…

— О! О…

Они занялись любовью. Они не заметили, как Марина зашла опять; коварная Ана, должно быть, так и задумывала, чтобы они не заметили. Это было прекрасно — вынырнуть на поверхность из моря ласк, перевести дыхание, открыть глаза и увидеть над собой милый буек кофейного подносика с держащейся за него русалочкой Мариной.

— Боже, — простонала Вероника. — Милочка, мне неловко, но кофе я должна отложить… Единственное, что мне нужно сейчас — это стакан холодного апельсинового сока. Сходишь еще разок?

— Нет нужды, госпожа Вероника, — с легкой улыбкой ответила Марина, — я на всякий случай прихватила пару стаканчиков. Прошу вас…

Она подала Веронике высокий стакан. Вероника жадно схватила его и выпила залпом. Ана расхохоталась.

— Мариша, ты прелесть. Госпожа Вероника немножко стеснялась тебя.

— Да, Госпожа.

— Но сейчас, я надеюсь, она не стесняется.

Ана вопросительно воззрилась на Веронику.

— Я должна что-то сказать? — спросила та.

— Мы много говорим, дорогая…

Вероника покосилась на Марину и осторожно поставила пустой стакан на поднос, услужливо поданный навстречу. На поверхности простыни, которой были накрыты любовницы, родилась медленная волна. Рука Аны создавала эту волну, ползла по груди Вероники, по ее животу, по ее бедрам, и три пары глаз следовали за этим движением.

— Мне уйти? — спросила Марина.

Ана молчала.

— Не уходи, милочка, — попросила Вероника, не отрывая взгляда от волны, — побудь еще немножко… Мало ли что нам понадобится.

— Хорошо, — негромко сказала Марина и поставила подносик на тумбочку. После этого она слегка отошла от кровати и спокойно принялась созерцать.

Госпожа ее, отбросив в сторону простыню, привстала на колени и бережно, как ребенка, взяла на руки длинную, гладкую ногу Вероники, лежащую рядом с ней. Она расцеловала эту ногу сверху вниз — от крутого бедра до пухлых, чувственных пальцев — и перенесла ее через себя, оказавшись таким образом между раздвинутыми ногами подруги. Она развела их в стороны еще шире и стала гладить изнутри Вероникины бедра, водить по ним то ладошками, то подушечками мягких пальчиков, а то и слегка зацепляя их остреньким ноготком. Вероника закрыла глаза. Госпожа наклонилась над животом Вероники; она прильнула к нему губами, перенесла с бедер на него свои пальчики и начала целовать и ласкать этот живот; она целовала и гладила грудь Вероники; она целовала и гладила ее шею… и обратно — целовала и гладила грудь, и живот, и отдельно глубокий, красивый пупок; и, остановившись на секунду передохнуть, она подняла голову и со счастливой улыбкой посмотрела на Марину.

— Тебе нравится? — спросила она.

Марина молча кивнула.

— Да, — сказала Вероника. — Еще.

И опять Госпожа целовала и гладила Веронику в этих, не самых еще сокровенных ее местах. Госпожа хочет приучить ее ко мне постепенно, догадалась Марина. Может быть, Госпожа даже хочет, чтобы Вероника захотела сама… Что — сама? Сама развести ноги еще шире — или, быть может, приласкать Госпожу? Посмотрим… Как интересно! Какая милая Госпожа! Как ей повезло с Госпожой… вот только она уже соскучилась по Господину…

Ну ничего; это не уйдет, успокоила она себя, наблюдая сложную эволюцию на кровати. Вероника задышала тяжелей и обеими руками, до того безвольно раскинутыми в стороны, прижала к себе голову Госпожи. Не слишком сильно, но настойчиво она понемножку стала сдвигать ее все ниже и ниже. Когда лицо Госпожи коснулось Царицы, Вероника приоткрыла губы и издала тихий стон. Она развела ноги еще шире. Одну руку она положила на голову Госпожи и запустила длинные сильные пальцы ей в волосы. Другую руку она прижала к подбородку Госпожи, утонувшему между ее бедрами; язык Госпожи объединился с пальцами Вероники, и клитор последней тотчас с готовностью выпрыгнул навстречу этой дружной, веселой команде ласкателей.

До чего же это хорошо, подумала Марина, до чего красиво… и как и в тот первый раз, в ванной комнате, она почувствовала, как слезы подступают к ее глазам. Однако на сей раз она не была в таком трансе — она владела своим телом, твердо стояла на ногах; ее восторг теперь носил более осмысленный и более одухотворенный характер. Она ощущала время. Она могла думать. Она спросила себя, стоит ли что-нибудь того, чтобы оторваться от этого созерцания. Например, если бы сейчас ее позвал Господин… Нет, ответила она себе. Кесарю — кесарево… Никогда ее милый Господин не поставит ее перед такой дилеммой. Она смотрела на волнообразно вздымающиеся бедра Вероники, наслаждалась прелестным запахом, который уже начал исходить от них, и думала, сколько же всего в мире. И сколько всего еще будет, и сколько было упущено, и как славно, что это удалось не упустить.