Анна среди индейцев - Пегги Херринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Большую ношу вы несете, госпожа Булыгина.
Мой узел вдвое меньше его. Должно быть, он смеется надо мной.
— Я справлюсь, — отвечаю я. — Как и все.
— Вы справились бы лучше, если бы как следует закрепили накидку.
— Мне так больше нравится.
Мои слова звучат по-детски, и я краснею.
Он смеется и больше ничего не говорит.
В море бурые водоросли поднимаются и опадают вместе с волнами. Чайки покачиваются на воде, не обращая внимания на наше присутствие.
Мои туфли снова наполняются песком. Идти все труднее и труднее. Одной рукой я держу узелок, другой — края шали. Вспоминаю свою булавку. Куда она подевалась? Как же мне ее сейчас не хватает!
Мы идем по берегу, пока не доходим до скалистого мыса. С той стороны, что ближе к лесу, можно пройти. Я карабкаюсь по камням вслед за остальными, Тимофей Осипович — позади.
— Справа от вас есть проход, — советует он. — Видите, ровное место? Можно поставить туда ногу.
Меня раздражает то, что он прав. Мне восемнадцать, и я сама могу перелезть через камни. Мне не нужна ничья помощь, в особенности — его.
На другой стороне мыса песок сменяется галькой, по которой еще труднее идти. Каждый шаг требует удвоенных усилий. Я все больше отстаю. Хотелось бы мне, чтобы я могла бегать, как Жучка, которая то появляется, то исчезает, легко передвигаясь по камням. Сколько времени ей нужно провести здесь, чтобы стать такой же дикой, как волки? Подозреваю, немного.
Судя по хрусту гравия позади, Тимофей Осипович прямо у меня за спиной. Каждый его шаг повторяет мой, и это меня раздражает. Я останавливаюсь, и накидка из кедровой коры соскальзывает с плеча. Когда я пытаюсь ее поправить, мой узелок падает на камни.
— Покажите, — говорю я ворчливо.
Оглядевшись, Тимофей Осипович подбирает веточку. Я даю ему поправить накидку у меня на плечах и заколоть ее веточкой. Та легко проскальзывает сквозь волокно. Я краснею: так просто, а я не догадалась. Тимофей Осипович одергивает накидку, чтобы убедиться, что она держится крепко.
— Идемте, — только и говорит он.
Команда уже далеко впереди, под скалистым мысом на другом конце галечного берега. Они выстроились шеренгой и, похоже, собираются обойти мыс по воде. Настало время прилива. Им нужно спешить, если они хотят перебраться на ту сторону, пока есть возможность.
Прилив поглощает и полоску берега, по которой идем мы с Тимофеем Осиповичем. Прямой путь между нами и командой все сильнее изгибается с наступлением воды. У меня горят плечи, но я стараюсь идти быстро. С каждой минутой промедления путь все увеличивается. Мне тоже нужно успеть перебраться на другую сторону мыса по мелководью.
И тут я поскальзываюсь и подворачиваю лодыжку. Выбрасываю руки и успеваю восстановить равновесие, чтобы не упасть.
— Осторожнее, госпожа Булыгина, — говорит Тимофей Осипович. — Так можно покалечиться.
Я осторожно разминаю лодыжку.
— Со мной все хорошо, — говорю я. — Меня не забрасали камнями и не пронзили копьем.
Он смеется.
— Слава Господу. Если бы это случилось, ваш муж, без сомнения, приказал бы нам вас нести. Возможно, вам повезло бы и он поручил бы эту задачу мне.
Я ощетиниваюсь.
— Если бы меня ранили, я поступила бы так же, как все остальные, как и вы. Я не стала бы бременем.
Поворачиваюсь, чтобы идти дальше. Остальные уже очень далеко.
— Что вы делаете? — кричу я. — Пустите меня!
Тимофей Осипович поднял меня и перекинул через плечо, как будто я еще один узелок. Он смеется, его смех отдается в моем теле. Зарываясь ногами в мелкие камушки, он продолжает путь.
— Мы сильно отстали, госпожа Булыгина, нужно догнать остальных.
— Пустите меня! — повторяю я и толкаю его. Как он умудряется одновременно нести свою ношу, мою и меня в придачу? Это та сторона его тела, что была ранена? Если ему и больно, он нисколько этого не показывает.
Я хочу, чтобы Николай Исаакович был здесь. Чтобы Жучка вернулась и укусила его за ноги. Но остальные так далеко, никто нас не видит, и за шумом прибоя никто не услышит, если я стану звать на помощь.
— Я опущу вас, как только мы нагоним остальных.
Он идет быстро. Мое тело подпрыгивает, ударяясь о его костлявое плечо. Серебряный крест попадает мне в рот, я выплевываю его.
— Если вы сейчас же меня не отпустите, вам придется иметь дело с моим мужем!
— Мне придется иметь с ним дело в любом случае. Он здесь главный. Или вы не заметили?
И тут я вижу. Трех колюжей. Они выступают из леса.
— Тимофей Осипович! Они вернулись!
— Кто?
— Колюжи!
Он останавливается, опускает меня на землю и поворачивается. Берется за ружье, но не поднимает его. А мне бы хотелось, чтобы поднял. Вся наша команда исчезла за мысом. Не представляю, как Тимофей Осипович в одиночку защитит нас от трех колюжей.
Колюжи окликают:
— Ликакли[10].
У них с собой луки и стрелы. Они одеты в жилеты и набедренные повязки, но на этот раз нет ни краски на коже, ни перьев. Их ноги босы. Как они ходят по таким камням без обуви?
Я узнаю одного: это тот, что был со мной в палатке. Усатый тойон. Он выглядит иначе без краски и перьев, без мехового плаща. И он не хромает, когда подходит. Это не его унесли с берега. Я снова вспоминаю убитого юношу, и по моим членам ползет ужас.
Тойон говорит:
— Хилич хавейишка окил кси иксватили лотсикати[11].
Тимофей Осипович супит брови и прищуривается.
— Что он сказал?
Он пожимает плечами.
— Что-то об охоте.
— Я думала, вы понимаете их язык.
— В некотором роде. Иногда они понимают меня лучше, чем я — их, — он улыбается мне. — Не волнуйтесь. Ваш Тимофей Осипович тоже кое-что смыслит в охоте.
Он что-то спрашивает. Тойон отвечает. Тимофей Осипович говорит что-то еще, шевеля при этом ружьем, и тойон останавливается. Мы все замираем.
Тихим голосом Тимофей Осипович произносит:
— Мерзавцы следили за нами весь день. Я так и знал.
Он задает следующий вопрос и, после того как тойон отвечает, поворачивается ко мне.
— Он хочет знать, куда мы направляемся. Я не собираюсь ему этого рассказывать. Еще он говорит, что через лес ведет более удобный путь. Он хочет, чтобы мы пошли за ними, они могут нам показать.
— Мы не можем этого сделать, — восклицаю я с полыхающими щеками. — Они думают, мы настолько глупы?
— Госпожа Булыгина, держите себя в
