Испанский сон - Феликс Аксельруд

— Не очень, — кривовато улыбнулся он. — Хотя в данном случае ты, может быть, сэкономила; после этих подвигов Вальда я уж не знаю, когда тебе понадобится новое платье.

— Ты имеешь в виду, что бензиновый контракт под вопросом?

— Может, и так, — опять улыбнулся он кривовато. — Но вообще-то я говорил не столько о контракте… да и не о платьях совсем… Ведь у нас еще Сашка… квартира… Никакой трагедии нет; миллиард людей в таком же положении, и никто из них не может сказать: стоп — неважно, сколько денег я накосил.

— Ладно уж, — несмело улыбнулась Ана, — ты сказал хотя бы, что трагедии нет; для меня и этого достаточно. Ты успокоился?

— В том смысле, что орать перестал — да…

— Я люблю тебя.

— И я тебя тоже.

— Не запереться ли нам в спаленке? — спросила она.

Тень неуверенности пробежала по лицу Филиппа.

— Ты не хочешь, — сказала она с некоторым разочарованием, одновременно спрашивая себя, так ли уж этого хочется ей самой. Успокоить его — да; выполнить свой супружеский долг… а хочется ли?

Еще она подумала, что, наверно, именно так чувствовала себя Марина, когда она спросила ее, хочется ли ей не только смотреть, а еще что-нибудь. Марина тогда надолго задумалась. Как сказала она? «Я могла бы делать все, что Вы от меня захотели бы, и я искренне желала бы этого; но иногда мое желание возникало бы не само собой, а оттого, что Вам этого хочется…» Так? Кажется, так… Она, помнится, сказала Марине, что понимает ее… Конечно, разумом понимала. А чувствами, по-настоящему, поняла только сейчас. Странно. Неужели до появления в ее жизни этой девочки — случайного, в общем-то, события — она ни разу не пыталась разделить свои желания на собственные и вынужденные? Существуют ли вообще собственные желания — может быть, все они чем-то продиктованы? Или наоборот — можно ли назвать желанием то, что вызвано внешними обстоятельствами?

И еще: где предел плотским желаниям? Ника, например, хочет ее всегда. Такое по крайней мере впечатление. А она Нику? Любит ли она Нику по-настоящему? Любит ли Фила? А что такое «по-настоящему» — значит, всегда хотеть самой, да? Но она так не сможет. Фил, Ника, даже Сашенька — всего лишь части ее мира… хотя без любой из этих частей она будет уже не она, и мир вокруг уже не будет ее миром. Да, это невозможно. Значит, делить? Свое тело, память, душу… всем сестрам по серьгам, да?

Но почему делить? А если представить себе, что есть одно-единственное бесконечно любимое существо… где-то там, в других измерениях… проявляющееся то в Сашке, то в Филе… и в Нике… и даже, может быть, в Марине… и уж конечно, в ней же самой — ведь она себя тоже любит, едва ли не больше всех? Это Бог? Но если это Бог, при чем здесь ее тело? Не требует ли Бог умерщвлять плоть? Но она так любит свое тело… она не желает его умерщвлять! Наверно, это не христианский Бог, подумала она. Может быть, какой-нибудь индийский. Надо бы почитать. Карма, нирвана… Надо почитать обязательно.

— О чем ты все думаешь? — спросил он, глядя на нее с удивлением, так и не ответив на ее слегка раздосадованный вопрос. Впрочем, разве это был вопрос? За много лет они так хорошо научились понимать друг друга.

Она улыбнулась.

— Давай сходим куда-нибудь. Например, в кино.

— Это безумие, — пробормотал он, — Вальд летит на воздушном шаре… все летит в тартарары…

— А мы — в кино. Как дети.

— А ты купишь мне мороженое на палочке?

— Эскимо?

Он пожал плечами.

— Я не знаю, как они сейчас называются.

— А мороженое в кино сейчас продается?

— Должно быть… я бы на их месте продавал.

— Тогда куплю.

— Так что же мы сидим? — забеспокоился он. — Ведь разберут все лучшие билеты!

— Хуже того, — сказала она, — мы можем пропустить последний утренний сеанс.

— Учти, я уже одет. Опоздаем — ты будешь виновата.

— Никогда! — энергично крутанула она головой, стремительно одеваясь. — Надо хоть им сказать…

— Нечего тратить время. Пошли.

— Пошли.

Дверь хлопнула, и наверху услышали это.

— Посмотри, — попросила Вероника.

Марина вышла из гостевой и обследовала помещение.

— Похоже, — сообщила она снизу, — мы остались дома одни.

— Мне, наверно, пора, — сказала Вероника, с некоторой боязнью спускаясь по лестнице. — Но, честно говоря, не хочется… Пообщайся со мной еще немного, а? Давай попьем кофе.

— Давайте.

— Когда мы вдвоем, — попросила Вероника, — не могла бы ты обращаться ко мне на «ты»? Оставь «госпожу Веронику» для этих забав в роли служанки.

— Вы не совсем правы насчет…

— Ну пожалуйста!

— Хорошо, — согласилась Марина, снаряжая две очередные чашечки кофе, в то время как Вероника уселась за стол. — Ты не совсем права насчет служанки. Это не роль. Ана действительно моя Госпожа, и я действительно ее служанка.

— Мне трудно это понять, — сказала Вероника, — но ты же не лезешь в наши с ней отношения; вот и я не буду лезть в ваши. Я просто не хочу излишней дистанции между мной и тобой — на случай, если ты действительно станешь моим психоаналитиком.

Марина подала кофе и тоже села за стол.

— А если не стану? — спросила она.

— Будет жаль, — ответила Вероника, — я как бы уже надеюсь на это… но все равно я не хочу этой дистанции, она претит моему уважению к тебе.

— Дистанция — это одно, а форма обращения — совсем другое, — возразила Марина. — Дистанция между нами и так не слишком велика, и именно благодаря тебе, кстати; от того, что я обратилась к тебе на «ты», она вовсе не уменьшилась. Ты все равно для меня подруга моей Госпожи, а я для тебя служанка твоей подруги.

— Значит, мы по-разному ощущаем свое положение… потому что я не согласна с тобой; вот мы сидим и пьем кофе вдвоем, просто как две приятельницы. Да! это точное слово — приятельницы; ты приятна мне, а я не могу быть не приятна тебе, раз уж ты сама призналась, что ты меня чуть ли не любишь. И никакой дистанции я не ощущаю.

— Ну и слава Богу.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет. Правда.

Вероника покачала головой.

— Может, ты и на обычное общение со мною дожидалась бы санкции своей госпожи? — спросила она с ехидцей. — Если так, то извини, что я тебя как бы изнасиловала, пользуясь ее отсутствием.

— Ну зачем доводить до абсурда, — спокойно сказала Марина, — ясно, что существуют границы общения… Я нормальный человек, Вероника; если мы с тобой по-разному понимаем отношения, это тоже вполне нормальная вещь. Разные люди всегда смотрят на вещи по-разному… а иначе было бы неинтересно, разве не так?