Испанский сон - Феликс Аксельруд

Когда наверху отворилась дверь, они этого и не заметили; их чувства, предельно обостренные в прошедшие десять минут, теперь отдыхали. Конечно же, они выглядели как положено. Стакан сока стоял перед Господином, смотревшим на него в глубокой задумчивости; Марина готовила кофе и вела то ли с Господином, то ли сама с собой тихий разговор о погоде. Ведь я сделала то, о чем просила меня Госпожа, думала Марина; она ясно сказала — займи Его чем угодно. Я сделала правильно, решила Марина. Теперь всем хорошо. Господину не до Госпожи и тем более не до Вероники; Господин растерял Свой гнев, хоть ненадолго успокоился; даже пизда, было забытая, нежданно-негаданно получила свое и успокоилась тоже.

— Дорогой, — раздался сверху очаровательный голосок, — что за страшный шум здесь был четверть часа назад? Извини, что я сразу не вышла — мне показалось, ты не один… ты так страшно ругался с кем-то, а я не ждала тебя; я была не одета…

— Все в порядке, — спокойно сказал Господин.

— Мариночка еще здесь?

— Э… да, вот она. Ты будешь кофе?

Госпожа спустилась с лестницы.

— Не знаю. Мариша, ты зарядила одну чашечку — или две?

— Две… — Она хотела ответить: «Две, Госпожа», но вспомнила, что Госпожа запретила называть ее так при ком бы то ни было, кроме Вероники; ей полагалось бы вместо того сказать: «Две, Ана» — но это звучало бы как-то неестественно, странно; она и вообще не закончила фразы. Просто повторила: — Две.

— А ты попьешь, дорогой?

— Я уже попил… правда, не совсем кофе.

— Ясно, — легонько вздохнула Госпожа. — Тогда я выпью кофейку здесь с тобой, а вторую чашечку, милая, отнеси наверх Веронике.

— Хорошо. — И опять она хотела сказать «Хорошо, Госпожа». Почему бы ей не добиться от Госпожи, чтобы она могла называть ее так и при Господине тоже?

Нет, подумала она, неся кофе наверх, это плохая мысль, чем-то опасная… Чем же? Ах, да. Назвав при Нем Госпожу Госпожой, она окажется на грани того, чтобы назвать Его Господином. Как-нибудь, случайно, она может не удержаться. И Госпожа это услышит; это наведет Госпожу на ненужные, опасные мысли. Нельзя. Она достигла всего, чего хотела, и даже больше того; она допущена к лику божества, о котором раньше не знала. Обращение — это такая малость. Она вновь научится непринужденно называть Госпожу Аной; пусть все остается как есть.

Она вошла в гостевую и увидела Веронику, до сих пор бледную, в напряженной позе, боком к двери, перед небольшим зеркалом, стоящим на низком серванте. Вероника нервно обратила к ней свое лицо, еще какое-то время продолжавшее оставаться напряженным.

— Я принесла кофе, — сказала Марина.

— Поставь сюда, — показала Вероника рядом с собой.

Марина подошла и поставила на сервант поднос с чашкой. Вероника с явным облегчением выдохнула. Ее лицо слегка порозовело; на нем появилось подобие улыбки.

— Ужас, — шепнула она и покачала головой. — Такие сцены не для меня. Хорошо, что ты принесла кофе.

Марина ободряюще улыбнулась.

Эта улыбка подействовала на Веронику фантастическим образом. Она внезапно скривилась, закрыла лицо ладонями и отчаянно разрыдалась, точь-в-точь как совсем недавно низкая сущность Царевны. Марина сделала непроизвольное утешительное движение. Вероника, казалось, только этого и ждала; она вцепилась в Марину обеими руками, уткнула лицо в ее волосы — что было сделать очень легко, поскольку они были приблизительно одного роста — и, волнообразно двигая бедрами и еще раз демонстрируя изрядное сходство с пиздой Марины, немедленно и бурно не только выплакалась, но и кончила со сладким, сдавленным, протяжным стоном. После этого она упала спиной на ложе и опять закрыла ладонями лицо.

Марина растерялась. Это была нестандартная ситуация; она была до отказа исполнена счастья от замечательной, всесторонней встречи с Господином и не нуждалась ни в каких новых ощущениях. Сексуальный порыв Вероники коснулся ее лишь тогда, когда все было кончено, и не вызвал в ней никакого встречного отклика; однако уже невозможным было просто так взять да уйти. Она присела на кровать рядышком с Вероникой, чувствуя себя несколько глуповато. Столь же целомудренно, как всего пару дней назад целуя пальчик на ноге Вероники, она попыталась теперь погладить ее по голове. Вероника отвратила голову в сторону и схватила ее за руку.

— Прости меня, — жалобно выдавила она.

— Я прекрасно понимаю вас, госпожа Вероника, — ровно сказала Марина, — а понять — это даже больше чем простить… Не принимайте это близко к сердцу, пожалуйста; иначе вы только навредите себе и моей Госпоже, да и мне тоже.

— Ты не скажешь ей?

— Конечно, нет. Как вы только могли подумать?

— Это вышло случайно.

— Я все понимаю.

Вероника отпустила руку Марины, успокоилась и села на кровати, глядя по-прежнему в сторону.

— Дай мне зеркало, — сказала она.

Марина подала ей зеркало с серванта.

— Ужас, — повторила Вероника, с отвращением глядя в зеркало. — Что с нами делает любовь!

Она коротко, искоса, из-под эфемерной защиты зеркала, глянула на Марину. Та опять легонько улыбнулась. Вероника осмелела и положила зеркало на кровать.

— Будь добра, — сказала она, — дай мне сигареты.

Марина протянула ей сигареты, пепельницу и зажигалку. Вероника щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. Она наконец пришла в себя.

— У меня никогда в жизни не было ничего интересного. Ничего красивого, светлого… ничего такого, о чем показывают по телевизору и пишут в любовных романах. Она стала для меня светом в окошке, стала всем… Я обожаю ее… веришь ли? у нас даже месячные по времени совпадают! Удивительно ли, что я так боюсь это потерять?

Вероника жестом попросила у Марины еще и кофе и стала запивать маленькими глотками свои затяжки. Она говорила медленно, глядя в пространство. Не нужно перебивать ее, подумала Марина; она говорит лишь сама с собой; я здесь — только повод для этого разговора, такой же повод, каким бывает случайный попутчик. Однако что месячные совпадают — сильный факт.

— С другой стороны, — так же медленно рассуждала Вероника, — так и рехнуться недолго; да я и уже зачастую наверняка произвожу впечатление ненормальной. Я же извела ее насчет тебя; насколько же вы обе оказались выше этого. Я просто в дерьме. Меня начинают мучить сомнения в собственной полноценности.

Марина вздохнула. День был — утешать.

— Скажи, — обратилась Вероника к ней, как бы вновь заметив ее присутствие, — я тебе нравлюсь? Почему ты все-таки поцеловала этот злосчастный палец на моей ноге?

— Вы знаете почему, — сказала Марина. — С некоторых пор я люблю вас, потому что вы подруга Госпожи, вы красивая, умная, хорошая и так далее; но это не плотская любовь, и мой поцелуй не был вызван плотским желанием.