Испанский сон - Феликс Аксельруд

Но что же все-таки Мар Флорес? Тонкая, ранимая натура, измученная судебным процессом, тревогой за дона Тапиеса, предательством графа… Ну, кто это выдержит? Глубоко оскорбленная развернутой в прессе грязной кампанией, не в силах вынести происходящего, она бежала за океан, в Майами, чтобы привести в порядок свои издерганные нервы.

Она вернулась гордой, уверенной в себе и, как всегда, исполненной сил и добродетелей. Ей предложили вести развлекательную программу на региональном телеканале в Валенсии; затем она снялась в фильме и наконец-то занялась тем, чего от нее уже давно ждало общество — своей до сих пор не устроенной личной жизнью. Она сблизилась с наследником дома герцогов Альба — человеком лет сорока пяти, неженатым, испытавшим до того массу сердечных неудач, но тем не менее сохранившим веру в лучшие чувства и, кроме того, занимавшегося верховой ездой на профессиональном уровне. Как раз в это время я уехала из Испании — именно потому я и не знаю дальнейших подробностей захватывающей жизни Мар Флорес, то есть знаю меньше обычной испанки…

Впрочем, года через полтора, ища в Интернете объявления о домработнице, я случайно заскочила на какой-то испанский сайт и узнала еще кое-что — и это меня не порадовало. Оказалось, бедняжка была вынуждена порвать с будущим герцогом Альба. Причина осталась неясна — мало информации… По ее словам, он слишком зависит от мнения своей матери (а кого это устроило бы?), что его доход, извините, сто сорок тысяч песет в месяц (то есть, всего-то тысяча долларов… право, смешно!), а еще — что вряд ли он станет хорошим отцом ее сыну. Хотя, на мой взгляд, они могли бы вместе кататься на лошадях… Жаль! Однако, несмотря на такие явные недостатки, этот человек всегда был порядочным, как и все герцоги Альба; и, расставшись с Мар Флорес, он говорил, что всегда был о ней хорошего мнения и при сем остался.

Ана печально умолкла.

— Да-а, — сказала Вероника, поняв, что рассказ подошел к концу. — Но почему же ты так уж переживаешь за эту Мар Флорес? Что она — подружка тебе? член твоей семьи?

— Это очень легко понять, — сказала Ана, — ты же сама употребила слово «сопереживание». Помнишь, как-то давно, в самом начале моего сериала, ты упомянула о том, как герои мыльных опер делаются нам близки? Даже они, фигуры вымышленные и безжизненные; что же говорить о людях из плоти и крови? Такая живая, непредсказуемая Мар мне намного ближе какого-нибудь гипотетического родственника, с которым мы только и обмениваемся телеграммами в праздник. Что я знаю о нем?

— Но Мар о тебе тоже ничего не знает; таким образом, ваше общение односторонне.

— При чем здесь общение? — нахмурилась Ана. — Я просто сказала, что она мне ближе такого родственника; мне интересно узнавать, что и как с ней. Я переживаю, когда ей плохо, и радуюсь, когда ей хорошо. И я не одна такая; в Испании миллион женщин, которые сказали бы тебе то же самое. Слышала бы ты, как они, развешивая в патио выстиранное белье, бурно обсуждают между собой перипетии ее очередного романа!

— А по-моему, — сказала Вероника, — это просто искусственное придумывание себе проблем. Других проблем-то у них нет — вот они с жиру и бесятся.

— Возможно, — пожала Ана плечами. — Но мне так нравилось беситься с жиру вместе с ними! Мне так нравилось говорить «наш король»… Хотя никто не предлагал мне испанского гражданства, и я, разумеется, не имела права голосовать, все эти годы я, может, была в большей степени испанской гражданкой, чем всякие латиносы, что приезжают туда и по закону через год-два уже получают паспорт. Московские дела стали мне непонятны и далеки…

Ана вздохнула.

— Когда я через пару лет впервые приехала в Россию, в отпуск, мы с Филом зашли в маленький продуктовый магазин. Я по привычке улыбнулась немногим людям, кто был внутри, и сказала «Здравствуйте». Покупатели покосились на меня с подозрением. Наверно, они подумали, что раз я здороваюсь, то претендую на обслуживание без очереди, что ли. Продавщица тоже посмотрела на меня, но не признала за знакомую и потому ничего не сказала. Мне сразу стало как-то совестно и неловко, будто я своим мелкобуржуазным приветствием разлагаю мою родину, эту нищую, гордую страну.

— Но сейчас нравы как будто меняются, — возразила Вероника. — Сейчас они бы уже не стали так.

— Может быть, — кивнула головою Ана. — Я здороваюсь теперь только со знакомыми… Марина, а почему ты молчишь? После моего рассказа ты и слова не вымолвила; обычно ты более разговорчива.

— Не знаю, Госпожа, — вздохнула Марина. — Пока Вы рассказывали, я испытывала самые разные ощущения. Вначале я завидовала этой Мар Флорес, потом отчего-то едва ли ее не возненавидела, а под конец задалась вопросом, не желаю ли я променять свою участь на ее. Я понимаю, что все это глупо; просто Вы спросили, я и отвечаю.

— Ну, — с волнением спросила Госпожа, — и желала бы ты такого обмена?

— Нет, — сказала Марина. — Знаете, я довольна всем, что у меня есть.

— А я нет, — заявила Вероника.

— Вот как? — насторожилась Госпожа. — Чего же тебе еще хочется?

— Не знаю. Но мне всегда хочется большего.

— В том числе и со мной?

— С тобой в особенности.

Воцарилось молчание. Откликнувшись на еле заметный жест Аны, к столу подошел официант. Ана рассчиталась. Перед тем, как официант удалился, Вероника посмотрела на него и хотела что-то сказать, но передумала. Ана с Мариной сделали вид, что не заметили ничего.

— А можно вопрос, Госпожа? — спросила Марина.

— Ну?

— Вы упомянули о том, что Ана, гражданская жена графа Леккио, сломала руку находясь в своем доме… А открытый или закрытый был перелом?

— Уж не помню, — сказала Госпожа, — а зачем тебе?

— Чисто досужий интерес. Но почему же граф не угодил под суд за такое членовредительство?

— Но Ана вовсе не была склонна обвинять его, — объяснила Госпожа. — Ведь это были лишь слухи; сама она всенародно заявила, что упала в ванной комнате.

— Это может быть, — заметила Вероника.

— Не говори, — отозвалась Госпожа.

— Вам, госпожа Вероника, повезло гораздо больше, — заметила Марина, чтобы поднять общее настроение.

— Кстати, — сказала Вероника, — все никак не имела случая поблагодарить тебя за тогдашнее.

— Не за что, — зарделась Марина. — Я просто выполняла свой профессиональный долг; так что можете смело падать себе на здоровье и впредь, но только…

Она осеклась.

— Что «только»? — спросила Вероника.

— Под моим наблюдением, — сказала Марина.

— Ну, с меня хватит! — разгневанно объявила Вероника. — Вы обе противные… провокативные… после таких речей вы не имеете права не взять меня с собою и немедленно не ублажить.