Стрелы степных владык - Анна Макина

Всё же Модэ справился с собой, недоверчиво прищурился и чересчур спокойным голосом сказал:

— В чужих землях ты наслушался сказок. В детстве я тоже слышал много таких. У меня была нянька родом с юга, рассказывала всякие байки.

Например, истории о том, как лисы помогали своим избранникам, или о том, как хули-цзин излечила и наградила богатством человека, который потом пытался её убить. Лиса отняла у неблагодарного всё, что дала ему и прокляла, так что глупец вскоре умер.

Убрав руку с рукояти меча, Модэ продолжал:

— Твои подозрения нелепы. Алтынай не чужеземка. Она родилась и выросла среди нас. Она человек. За много лет она никогда не пыталась причинить вред мне, Чечек и детям. Так будет и впредь.

— Но девушки умирают одна за другой.

Шаньюй отмахнулся:

— Да кого интересуют смерти рабынь: десятком больше, десятком меньше. Хвала Великому Небу, у нас достаточно пленников, и духи не остаются голодными.

«Наверное, он имел в виду ежегодные жертвоприношения в святилище», — подумал Гийюй.

— Духи получают своё и дарят нам процветание, — говорил Модэ. — Не пристало нам жаловаться и искать подвох там, где его нет.

Вновь посмотрев в глаза Гийюя, Модэ твёрдо добавил:

— Ни со мной, ни с Чечек, ни с нашими детьми ничего плохого не случится. Я ручаюсь за это. Слышишь меня?

Каждое слово он словно чеканом вбивал — Гийюю пришлось кивнуть. Пройдясь по юрте, шаньюй вздохнул свободнее и уже язвительно сказал:

— У нас столько дел перед походом, а ты себе голову дурью забиваешь. Пойдёшь со мной на динлинов. А ещё я хочу, чтобы ты послал людей в провинцию Шаньси, в те места, что граничат с нашими землями. Там ведь есть горы?

— Да, повелитель, в северной Шаньси много гор.

— Наши там бывают?

— Достаточно часто, пригоняют на продажу табуны. Южане охотно покупают у нас лошадей.

— Так вот, я хочу, чтобы твои люди знали ту местность как собственные юрты, лучше, чем содержимое своих штанов. Если император пожелает захватить Ордос, то воевать мы будем на его земле. Займись делом, Гийюй, а не тешься сказочками.

Лицо шаньюя посуровело, глаза сузились. Он выдержал паузу, и у Гийюя ёкнуло сердце. Сейчас Модэ вновь напоминал каменного идола из горного святилища: его лицо давно утратило юношескую свежесть, обветрилось, потемнело, скулы словно из камня вырезали, а глаза сейчас блестели ярче сердоликов в бляшках на его поясе. Тихо, но чётко он произнёс:

— У нас говорят: «Когда болтун неудержим, язык его отсохнет». Запомни — если станешь порочить мою яньчжи перед людьми или пойдут слухи про неё, то будет плохо не только тебе, но и твоей семье. Ступай!

Только преодолев половину пути от юрты шаньюя до своей, Гийюй опомнился от обиды и сдерживаемого гнева. Одному из его подчинённых не повезло попасться под горячую руку и оказаться обруганным по ничтожному поводу.

Наконец Гийюю удалось успокоиться и припоминая беседу, начать обдумывать каждое слово шаньюя, ища скрытый смысл. То, до чего удалось додуматься, вовсе не радовало. Утешало одно: шаньюй уверен в том, что может управлять оборотнем и в том, что его семье ничего не угрожает.

* * *

Оставшись один, Модэ тяжело вздохнул. Настал день, когда слишком наблюдательный человек начал задавать неудобные вопросы.

С одной стороны, хорошо, что это оказался Гийюй, который по старой памяти пришёл со своими вопросами прямиком к шаньюю, а с другой стороны, не окажись это старый друг и родственник, то любопытного можно было бы сразу умертвить.

Его возлюбленная лиса настаивала на том, что узнавший тайну должен умереть, а Модэ защищал друга юности. Вчера вечером он твердил раздражённой Шенне:

— Гийюй честен и великодушен. Он не мог злоумышлять против тебя.

— А устранить братьев Данзана ты ему поручил как честному или как великодушному?

— Как преданному. Он сделал то, что требовалось, и всегда был мне верен. Я поговорю с ним, и больше он такого себе не позволит. Не трогай его, он мне нужен.

После сегодняшней беседы Гийюй действительно не сможет распускать язык. Он понял, что предупреждение шаньюя стало первым и последним. Вот только друга у Модэ больше нет — остался лишь преданный слуга. В глазах Гийюя взметнулся гнев после угрозы его семье, он явно не ожидал такого. Время доверия ушло.

Размышляя потом над происшедшим, шаньюй порой склонялся к тому, чтобы отдать начальнику своей охраны приказ тайно устранить Гийюя, но одёргивал себя. Спасший Модэ жизнь друг юности всё ещё полезен, его лазутчики знают своё дело, а сам он хорошо разбирается в делах южан, говорит и пишет на их языке.

К тому же Гийюй единственный оставшийся в живых брат Чечек. На будущей войне сам Модэ может погибнуть, а его сыновья ещё слишком малы, им потребуются верные сторонники. Тогда брат Чечек вместе с родом Сюйбу должен будет защитить детей сестры. Ведь тот, кого князья выберут шаньюем, попытается избавиться от наследников предшественника.

Хотя на войне могут убить и Гийюя — тогда боги сами решат его судьбу. Утвердившись в своём решении, Модэ сосредоточился на подготовке похода.

* * *

К беседе с шаньюем постоянно возвращался мыслями и сам Гийюй. Угрозу своей семье он не мог простить другу, но именно так рассуждают правители. Что же, он будет молчать до тех пор, пока сестра и её дети не окажутся в явной опасности.

О предстоящей войне с динлинами в ставке узнали все. Наложница Гийюя Таначах, динлинка родом, в одну из последних ночей перед походом, в постели плакала на плече у мужа, просила его пощадить её отца и братьев, называла их имена, описывала внешность.

Обнимая её, Гийюй думал о том, что если её родичи и живы, то в битве никто не спрашивает у врагов имён. Наверное, Таначах и сама это понимала, но твердила о родных, надеясь на чудо, и пришлось пообещать ей то, что она хотела.

Женщина уснула, а Гийюй лежал, глядя на звезду, мерцавшую над дымником юрты, и думал.

Модэ упомянул предание о неблагодарном глупце, пытавшемся убить свою благодетельницу хули-цзин. Значит ли это, что шаньюй считает себя обязанным своей лисе? Но что оборотень мог сделать для него?

И тут Гийюя аж подбросило на кошме — он вспомнил живое пламя в степной траве, за которым погнался Тумань. Бегущая лиса привела обречённого шаньюя прямо к месту, в котором его поджидала засада — отряд Модэ. Тогда ум Гийюя занимало дерзкое убийство,