P.S. Я тебя ненавижу - Лорен Коннолли

Я не вижу ни одного изображения. Я уверена, они великолепны, нарисованы с мастерством. Но они предназначены не для меня. И не для Джоша.

Я почти жалею, что он не оставил чётких инструкций. Потому что я не знаю, как выбрать что-то, что важно.

А лучше всего — я бы хотела, чтобы он был здесь. Чтобы спорил со мной, подначивал, давил, пытался уговорить, а потом злился, что я не соглашаюсь.

Выиграл бы он? Или я? Но теперь спорить не с кем. Только слова на бумаге.

— О чём думаешь? — тихо спрашивает Дом, его голос звучит у самого уха, тёплое дыхание касается моей кожи. Я вздрагиваю, а потом сразу же мрачно хмурюсь.

— Думаю, что спорить с Джошем теперь гораздо сложнее.

Я слышу низкий, глубокий звук. Спокойные, тягучие ноты, и только через секунду осознаю, что это Дом… смеётся.

— Я имел в виду, какую тату ты хочешь. Если, конечно, решишься.

Я сверлю его взглядом и вижу, что он уже смотрит на меня.

Наши взгляды сталкиваются.

— Я сделаю татуировку, — мой голос звучит не так твёрдо, как мне хотелось бы. Почти… с придыханием. — Но она должна что-то значить.

Губы Дома сжимаются, он коротко кивает, ни на секунду не отводя взгляда.

— Например, банку арахисового масла на заднице?

Его подача — мертвенно-серьёзная — именно это и добивает меня. А ещё воспоминание о том, как Джош, с жуткого похмелья, ввалился в мою комнату, бормоча, что совершил ошибку.

Вся злость и обида испаряются из меня, когда я фыркаю. Потом хихикаю. А потом валюсь в приступ хохота, скручивающего живот.

На своё восемнадцатилетие мой старший брат напился дешёвой водки и нашёл какую-то сомнительную тату-студию, где согласились набить пьяному подростку его идиотскую идею. Джош спустил шорты и приоткрыл бинт ровно настолько, чтобы я смогла разглядеть безупречно детализированную банку с открытым арахисовым маслом и реалистичный ломтик хлеба, густо намазанный коричневой жижей.

— Арахисовая задница, — объяснил он мне.

— Я не буду делать такую тату, — выдыхаю я сквозь смех, потом пытаюсь сделать несколько глубоких вдохов через нос, чтобы не пришлось пользоваться ингалятором. Но хихиканье всё равно прорывается. — Но знаешь, что ещё более позорно? Что он доделал только половину.

Дом, с улыбкой на лице, приподнимает бровь.

— Половину?

— Ну да. Половину бутерброда. — Я развожу руки, как будто держу два кусочка хлеба. — С арахисовым масло и джемом. Ему нужна была банка с джемом на второй половине.

Боже, это было бы идеально. Задница с арахисовым маслом и джемом.

И тут происходит нечто потрясающее. Щёки Дома слегка розовеют. Сначала едва заметный румянец, но он стремительно темнеет, превращаясь в явный, бесспорный красный.

Он… смущается? Из-за чего?..

Меня вдруг накрывает абсурдное подозрение, и я отступаю на шаг, изучая этого законопослушного мужчину рядом, пытаясь понять, не стану ли я сейчас свидетелем чуда.

— Доминик Перри. — Мой голос дрожит от недоверия и отчаянной надежды. — У тебя… на заднице набита татуировка с банкой джема?

Он выпрямляется во весь свой метр девяносто, скрещивает руки на груди, сжимает челюсти…

А потом коротко кивает.

Мой мир взрывается. Время теряет всякий смысл. Кажется, я теряю сознание, но как-то умудряюсь остаться на ногах.

Вполне возможно, что этот едва заметный кивок Дома станет самым простым способом вызвать у меня приступ астмы. Но я всё же умудряюсь дышать и выдавливаю единственный вопрос.

— Как?

Дом прищуривается, но я готова поспорить на свой любимый пазл, что он изо всех сил пытается не улыбнуться.

— Водка. — Он пожимает плечами и тут же опускает их обратно. — И это был его день рождения.

— Кажется, я сейчас заплачу.

Или заплакала бы, если бы мои слёзные железы работали как надо. Но именно настолько я счастлива от осознания того, что мистер Ответственный Засранец навсегда украсил свою задницу нелепым рисунком.

Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— Мне нужно это увидеть.

Дом дёргает головой назад, его глаза расширяются.

— Что?

Я не знаю почему, но в этот момент мне больше всего на свете хочется увидеть эту татуировку.

— Покажи. Прямо сейчас. Мне нужны доказательства.

Обе его брови взмывают вверх.

— Ты не можешь говорить серьёзно.

Я потираю руки с коварной ухмылкой, потом складываю ладони рупором у рта.

— Покажи товар лицом!

Справа раздаётся сдавленный смешок, и только тогда я вспоминаю, что в тату-салоне не только мы с Домом. Поворачиваю голову и вижу Реджи — он сидит на низком табурете возле набора инструментов для татуировок и с ухмылкой наблюдает за нашим обменом репликами.

— В конце коридора есть туалет, если вам нужна уединённость, — говорит он, кивая назад через плечо.

Я не даю Дому возможности отказаться. Упираюсь ладонями ему в поясницу и изо всех сил, которых у меня, честно говоря, не так уж много, толкаю его к туалету. Когда он начинает переставлять ноги, я понимаю, что победила. Потому что если бы Дом не хотел двигаться, он бы не двинулся с места.

Мы добираемся до ванной и она вполне достаточно просторная, чтобы вместить нас обоих. Я закрываю дверь за нами.

Запирая нас внутри.

— Показывай.

Я скрещиваю руки и сверлю Дома требовательным взглядом, едва сдерживая восторженное хихиканье.

Этого просто не может быть. Доминик Перри не может иметь татуировку на заднице.

Он отвечает мне таким же испытующим взглядом. А потом его пальцы тянутся к ширинке, и меня обдаёт жаром, когда я осознаю, что сейчас произойдёт.

Дом собирается раздеться передо мной.

Когда мы купались в ледяном океане, он оставался в нижнем белье. Даже в ту злосчастную ночь с жалким несостоявшимся петтингом Дом так и не разделся полностью. И пусть он не раздевается полностью сейчас — но я увижу новую часть его тела.

Звук расстёгиваемой молнии раздаётся слишком громко в неожиданно притихшей ванной.

Он поворачивается ко мне спиной, и у меня перехватывает дыхание.

Приподнимает футболку — и у меня учащается пульс.

Просовывает палец под пояс брюк — и я вгрызаюсь в нижнюю губу.

А потом Дом оголяет для меня свою правую ягодицу.

В первую секунду я могу лишь осознать, насколько она упругая и идеально сформированная. Но уже в следующую вижу только одно — изображение, запечатлённое на его коже.

Тот же стиль — толстые линии, насыщенные цвета. Та же композиция — открытая банка и кусок хлеба, намазанный липкой массой.

Только у Дома это банка джема с нарисованными на этикетке гроздьями винограда и фиолетовым цветом.

Вторая половинка бутерброда.

На ослепительный миг я растворяюсь в радости узнавания.