Легенды европейских народов - Александр Васильевич Швыров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крик «Император Карл приближается» заставил сарацинов затрепетать и обратиться в бегство. На поле битвы оставались только архиепископ Турпин и Роланд, оба настолько тяжело раненые, что их минуты уже были сочтены.
— Кого Бог любит, того Он призывает к себе, — сказал архиепископ, пожимая руку Роланду. — Я чувствую, что пробил мой последний час. Прощай, Роланд! Да благословит Бог нашего дорогого императора Карла!
С этими словами он испустил дух.
— Прощай, — промолвил ему в ответ Роланд. — Я тоже чувствую, что скоро должен последовать за тобою.
Он медленно и с трудом потащился к выходу долины, но не дошел и тяжело повалился на землю. В это время поднялся тяжело израненный сарацин. Он узнал героя и, собрав остаток последних сил, подошел, чтобы заколоть его, но тут Роланд открыл глаза и, поняв замысел убийцы, ударил его рогом по голове, так что и голова, и рог разлетелись вдребезги.
— Это был твой последний подвиг, мой Олифант, — проговорил умирающий герой. — А теперь пришла твоя очередь, мой дорогой Дурандаль, — ни один язычник не осквернит тебя своим прикосновением.
Он решил сломать меч и ударил им об скалу, но силы его оставили, и он упал бездыханный на землю.
Император Карл успел уже довольно далеко отойти от Ронсевальской долины, но, услышав громкий звук Олифанта, понял, что его любимый рыцарь Роланд находится в смертельной опасности. Он немедленно же повернул обратно, но как ни торопился, пришел все-таки слишком поздно. Они не нашли ничего, кроме груды тел сарацинов и франков, ничего, кроме мертвых лошадей и сломанного оружия: враг пропал.
Громкие крики огласили кровавое поле, так как всех самых сильных героев нашли мертвыми и, наконец, самого Роланда. Сильно потрясенный император сошел с коня и обхватил голову своего любимого племянника. Прошло немало времени, прежде чем он поборол в себе душевную боль. Затем он вперил свой орлиный взор в Генелона, приказал заковать его в цепи и отвести в Аахен.
Для погребения мертвых Карл оставил небольшой отряд в Ронсевале и только тела убитых паладинов приказал взять с собой на родину; сам же со всем войском отправился нагонять сарацинов, которых совершенно уничтожил и сломил все их могущество.
Битва в Ронсевальской долине произошла 15 августа 778 года. Приведенный же нами рассказ заимствован отчасти из королевских летописей, отчасти из книги Эйнгарда «Жизнь Карла Великого». По арабским же версиям, сами мусульмане позвали Карла в Испанию и затем напали на арьергард, когда франки покинули арабскую территорию. Вернее же всего новейшее предположение, что нападающей стороной были не мусульмане, а баски, которым были известны все горные тропинки.
Как бы там ни было, но это трагическое происшествие подействовало угнетающе на короля. Полуофициальные летописи, составленные немного спустя после того случая и, по всей вероятности, при личном участии Карла, заканчиваются следующими словами: «Память об этой ране изгладила почти совершенно в сердце короля наслаждение победой в Испании». Можно подумать, что эта фраза продиктована самим императором: она резко отличается своим интимным характером от обыкновенной сухости летописей. И кто другой, кроме Карла, мог знать сокровенные чувства его великого сердца?
Горе и гнев короля разделяла его армия, а затем и весь народ. Возмущение нации было велико, но это так и должно было быть; удивительно лишь то, что волнение не прекратилось еще и до сих пор. Уничтожение целого отряда в узкой долине — явление довольно обычное на войне, и военные истории всех народов могут насчитать таких поражений целые десятки. А между тем все они забыты, за исключением самых последних. Совсем по-другому обстоит дело с поражением 15 августа 778 года. Название местности, видевшей фатальное поражение, — Ронсевальская долина — еще и теперь будит в душе мрачные воспоминания. Имя Роланда, одного из предводителей отряда, ставшего жертвой басков, популярно даже и теперь не только во Франции, но почти во всей Европе; смерть его оплакивали тридцать поколений, его изображения красовались на портиках церквей, на стенах и на окнах; еще и теперь его имя служит символом справедливости и свободы.
Как объяснить эту необыкновенную живучесть события, которое, по-видимому, могло интересовать и волновать лишь одну эпоху и одну страну?
Франция в то время переживала эпический период, а военные события и сами воины становились немедленно сюжетом песен, которые благодаря бродячим трубадурам быстро распространялись по всей стране, переводились на разные диалекты. Французская эпопея, начавшаяся в эпоху Меровингов, к концу X века достигла полного расцвета. Новые песни, появлявшиеся от времени до времени, жили наряду со старыми, если только старые заслуживали бессмертия. Одно поколение передавало их другому, варьируя соответственно своему времени устарелые выражения и слова.
Песня, посвященная Роланду, надо думать, зародилась прежде всего во французской Бретани, где он был графом, и уже после распространилась по всей Франции. В XI веке песня эта существовала под разными формами. Две из этих форм встречаются в разрозненных отрывках латинского романа и латинской поэмы. От других имеются лишь жалкие остатки, встречающиеся там и сям во французских и итальянских поэмах. Самой отдаленной от оригинала формой является песня о Роланде, относимая к 1060 году: в конце XII века в песне этой ассонансы были заменены рифмой. Вскоре песня о Роланде была переведена на разные языки и достигла широкой популярности: в Испании она породила национальную эпопею; в Италии она была изменена и явилась в изложении Боярдо и Ариоста; в Англии она была переведена на английский и галльский языки; в Германии появилась в конце XII века; в Нидерландии ее переводили несколько раз в прозе и стихах; в Скандинавии она была переложена в норвежскую прозу в XIII столетии, откуда затем перешла в Исландию и Данию.
Песня о Роланде заслужила справедливо подобный успех. Сюжет ее был поистине героический, и, кроме элемента национального, в ней заключался еще христианский элемент, могущий возбудить энтузиазм в германо-латинских народах. Позднейшие поэты, разрабатывавшие эту тему, особенно развили именно последнюю сторону, введя, кроме того, несколько грандиозных и патетических сцен, которые резкими чертами вырисовывают характеры главных действующих лиц, в особенности же Роланда и его товарища Оливье. Сама по себе поэма XI столетия, говоря по правде, не обнаруживает в ее создателе большого поэтического таланта, но ее простота облегчала простому народу ее понимание и перевод; к тому же слушателям того
