Покидая страну 404 - Маргарита Водецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ба, мы сейчас привезём мать, — сказал Яков. — Она рвалась ухаживать за малым.
— Чтоб я ещё и Фаньке сопли утирала? — возмутилась бабушка. — Нет уж, у меня тут толпа баптистов на подхвате. Лучше шуруйте в медтехнику, пока вечер не наступил, и привезите мне новый стерилизатор, два шприца и запас игл. Если вы в суматохе не раздавили мои очки, то я как-нибудь управлюсь. Перекладывайте малого и брысь отсюда. Нет, стойте. Оставьте две копейки на холодильнике. Позвоню, если вдруг что. Матери скажите, пусть завтра неспешно выберет на базаре нежирную курочку и хорошую морковку и только потом приезжает. Ненадолго и без соплей.
— Ревекка Нухимовна? — у калитки стояли двое молодых людей в гражданской одежде, но с военной выправкой. Тот, что постарше, предъявил красную книжечку.
— Мы хотели бы пообщаться по поводу Леонида Алексеевича.
— Проходите, товарищи, — бабушка Рива пропустила незваных гостей в дом. — Давайте здесь поговорим, в кухне, если вы не против. Он там, — она указала в сторону комнаты, где спал Лёнька.
— Можно взглянуть? — поинтересовался второй незнакомец, помоложе, и, не дожидаясь ответа, бесшумно ринулся внутрь. Сразу же вернулся и сделал напарнику едва заметный знак, что всё нормально.
— Ваши внуки так быстро забрали Леонида Алексеевича из госпиталя, что мы ничего не успели для него сделать, — вроде как извиняющимся тоном произнёс старший.
— А что тут поделаешь? — спросила бабушка Рива.
Гости переглянулись.
— Мы бы перевезли его в соседний город. Там хорошие врачи.
— Вы же, наверное, знаете, оттуда уже приезжали. Товарищи, если парню суждено умереть, то пусть умрёт дома, а не в казённой палате.
— Чем лечите? — осведомился старший.
Бабушка Рива молча достала из холодильника упаковки с ампулами, а из буфета — рецепты к ним.
— Чем кормите?
— По рекомендациям врача дважды бульон с курицы сливаю, третий ему даю. Свежий морковный сок развожу кипячёной водой.
— Может быть, нужна какая-то помощь с нашей стороны?
— Да мы привыкли сами справляться, как видите, — ответила бабушка Рива и, подумав, добавила. — Медсестру бы какую-нибудь, уколы делать. У меня хоть и сорок восемь лет стажа, но уже плохо вижу.
— Завтра к восьми утра будет, — заверил гость. — Могли бы мы глянуть на вещи Леонида Алексеевича?
— Форма в шкафу, чемодан там же. А у заведующего не будет проблем из-за того, что выписал?
— Поскольку Леонид Алексеевич находится в отпуске, то врачи имели право отправить его на амбулаторное лечение, — пояснил старший. Он быстро написал что-то в небольшом блокноте и протянул вырванный лист Риве. — Позвоните, пожалуйста, если что… Ну, и, конечно же, ограничьте его контакты, пока ситуация не прояснится.
Закрыв за гостями калитку, бабушка Рива произнесла политкорректное, но весьма ядовитое ругательство на идише — «куш а бэр унтэрн фартэх» («поцелуй медведя под фартук»). Комитетчиков в стране давно не любили. Обоснованно или не очень — вопрос спорный.
Первое, что Лёнька увидел, когда смог сфокусировать зрение, был покрашенный красно-коричневой краской деревянный пол. Он судорожно попытался сообразить, где находится. Красные деревянные полы были в больнице в Мазари-Шарифе. Неужели он остался в Афгане? Но Лёнька помнил, хоть и смутно, как вылетал из Душанбе в Москву, а оттуда в родной город. Он попытался разложить в голове события последних дней. Вроде бы он видел маму Фаню, бабушку Риву, Яшку и Пашку, но одновременно припоминал, будто бы разговаривал с мамой Софой и играл в шахматы с Борисом Иосифовичем. Помнил, что пил, но забыл, ел ли, и точно знал, что возле его кровати есть высокий порог, через который нужно осторожно переступать, когда идёшь в туалет прямо за дверью. Он попробовал решить проблему привычным способом: закрыл глаза и чутко прислушался, рассчитывая услышать шум окружающего мира и ставшие привычными в Афгане крики ишаков.
Об ишаках, этих горных вездеходах, нужно отдельно сказать несколько слов. Скромный, выносливый и неприхотливый симпатяга обладает пронзительно громким, сильным и неприятным голосом, да ещё и умеет передавать им свои эмоции. Ишак может жалобно выть, жалуясь на хозяина, или, наоборот, это могут быть задорные крики в духе «Эх, жить хорошо! А хорошо жить — еще лучше!» и даже песни — «Иду я весь такой красивый в серой шубе». Переклички ишаков слышны издалека. Заорёт один на правом краю деревни о своём, об ослином, и тут же его услышат и ответят сородичи с левого края. Пара минут, и уже трубный рёв, больше похожий на гудки небольшого речного пароходика, чем на скромное «иа-иа», раздаётся по всему селению.
Привычных звуков Лёнька не услышал, зато где-то за стеной мужской голос с выражением читал сказку. Он собрался с силами и позвал:
— Эй, есть кто?
В дверь заглянула племянница Маргоша.
— Дядь Лёнь, ты проснулся? Бабушка скоро вернётся.
Лёнька, насколько смог, осмотрелся. Точно, он в доме бабушки Ривы, а рядом на стене висит ковёр с замысловатыми узорами, которые в бреду казались ему ползающими змеями.
— А кто там разговаривает?
— Это пластинка.
Одеяло в накрахмаленном пододеяльнике жутко кололось. Он его откинул, но через несколько секунд натянул обратно.
— Дядь Лёнь, тебе холодно или жарко?
— Наверное, холодно.
Маргошка притащила белый тулуп, когда-то привезённый Пашкой из Норильска и по причине малой пригодности в тёплом южном городе подаренный бабушке.
— Держи, мне эти одеяла тоже «кусаются», — она сдвинула неуютное покрывало в ноги и набросила на Лёньку тулупчик с длинным внутренним мехом.
— Так теплее?
— Да, так хорошо. А ты чего не в школе? Сегодня воскресенье?
— Июнь уже. Каникулы у меня.
Июнь? Ему казалось, что ещё должен быть май… Произошедшее вроде бы потихоньку вспоминалось, но пока не связывалось в единую картину.
— Найди, пожалуйста, мой чемодан, — обратился он к девочке.
В багаже были кое-какие подарки, бельё, портмоне и музыкальный диск. Деньги из кошелька племянница положила в буфет, чтобы бабушка брала, сколько нужно.
— Притаскивай сюда свой проигрыватель, — попросил Лёнька. — Вместе будем слушать.
— Это старая радиола, она тяжёлая. Подожди.
Маргоша выбежала из комнаты, и он услышал со двора звонкий голос:
— Захарчик! Захарчик, зайди, помоги мне.
Пришли мальчик-подросток и миленькая девушка лет двадцати в светлой косынке, водрузили на стол массивную байду с поэтическим названием «Дружба». Девушка, едва взглянув на Лёньку, скромно опустила глаза и заспешила на выход.
