Зов. Сборник рассказов - Мария Купчинова

поймете ли вы… Есть идеи, которые приходят и овладевают человеком. Они не спрашивают, подходящее ли для этого время, выгодно ли развивать их, и вспомнит ли автора благодарное потомство… Просто если уж оно тебя посетило – невозможно перестать думать об этом. Бойяи принадлежат слова: «Подобно тому, как фиалки весной произрастают всюду, где светит солнце, многие идеи имеют свою эпоху, во время которой они открываются одновременно в различных местах». Как невозможно запретить фиалкам цвести, так невозможно запретить человеку думать.

Михаил Сергеевич помолчал, задумчиво улыбнулся:

– Вы только вдумайтесь: больше двух тысяч лет поколения за поколениями верили в пятый постулат Евклида, и вдруг сразу три человека, живущих в разных странах, допускают, что есть условия, когда он не исполняется, предполагают, что сумма углов в треугольнике может быть меньше 180 градусов, и на основе этого создают геометрию, положения которой парадоксальны, но, тем не менее, не содержат ничего невозможного. А что касается практического применения… Одна из наиболее популярных космологических моделей представляет Вселенную как трехмерное пространство Лобачевского, с меняющейся во времени кривизной; уравнения гравитации Эйнштейна в значительной степени воплощают в себе идеи неевклидовой геометрии; эксперименты по столкновениям элементарных частиц блестяще подтвердили, что углы, под которыми разлетаются частицы и их скорости предельно точно могут быть рассчитаны на основе формул геометрии Лобачевского… Простите, ребята, я увлекся, – смущенно прервал себя учитель.

– А Бойяи смирился с тем, что не был первым? Что с ним было потом? – Верочка Радкевич нервно накручивает на палец падающую на глаза прядь волос, позабыв про свой титул красавицы.

– Потом все было плохо, – вздыхает Михаил Сергеевич. – В руки Яноша Бойяи попала книга Лобачевского. Он не поверил в существование такого ученого где-то в далекой России и решил, что это «геттингенский скряга» выпустил работу под псевдонимом, тем самым украв труд всей его жизни. Нервное потрясение привело к тому, что Бойяи оказался на грани помешательства.

Михаил Сергеевич грустно усмехнулся:

– Занятия наукой бывают небезопасны для здоровья.

– Лучше бы отца слушал и жил, как другие, – бормочет себе под нос Димка Смоляков.

***

Звонок с урока возвращает всех в реальный мир, живущий по своим законам.

В коридоре у окна нервно потирает ладони аспирант Михаила Сергеевича.

– Миша, что вы здесь делаете?

– Уезжаю я, попрощаться зашел. Отец настаивает, говорит: «Наука – баловство, а семье выживать надо». У нас и правда дома мал-мала меньше…

Михаил Сергеевич понимающе кивает головой:

– Чем собираетесь заниматься?

– Тем же, чем все. Буду ездить в Польшу, торговать…

– Удачи. И помните, Миша, надумаете вернуться – буду вам рад.

Михаил Сергеевич не отрываясь смотрит, как размахивая руками, длинный, нескладный, словно Гулливер в стране лилипутов, Миша пробирается по коридору сквозь толпу малышни, высыпавшей из продленки.

***

– Михаил Сергеевич, дорогой! – на щуплого профессора в вытертых джинсах обрушивается двухметровый гигант. – Как я рад вас видеть!

С трудом освободившись от объятий, немного помятый, Михаил Сергеевич улыбается представительному молодому мужчине в отлично сшитом черном костюме:

– Здравствуй, Юра. Видишь, изучаю твой доклад. Оригинальное решение задачи, эти трое одобрили бы, – Михаил Сергеевич кивает в сторону портретов.

– Правда? – видно, что собеседник искренне рад. – Мы с Наташей часто вспоминаем вас. Помните, я в гимназии мог отвечать урок, только матерясь через слово, а вы заставляли меня писать ответы в тетради и красным карандашом исправляли грамматические ошибки. Я ведь, Михаил Сергеевич, благодаря вам, русский язык выучил.

– Приму к сведению и буду гордиться, – смеется профессор.

– Подождите, я вас сейчас с соавтором познакомлю.

Ковальчук отходит и через минуту возвращается, ведя за руку стройную молодую женщину. Узкая серая юбка и нежно-розовая блузка, туфли на высоких каблуках, строго закрученные на затылке волосы, умелый макияж так изменили нескладную девочку-подростка, что Михаил Сергеевич не сразу узнает Наташу Лукьяненко. Опять начинаются объятия.

– Ну, вообще-то я так и подозревал, что фамилия соавтора «Лукьяненко» – не случайное совпадение, – улыбается бывший учитель, – но даже представить себе не мог, что ты, Наташа, станешь такой красавицей. Повезло Юре.

– Ага, еще как, – Ковальчук, как обычно, добродушен, – а помните, Михаил Сергеевич, как я пришел к вам совета просить перед первым в жизни свиданием? Я ведь к ней тогда и собирался.

Михаил Сергеевич смотрит на Наташу, и по губам пробегает лукавая улыбка:

– Извини, Юра, совсем забыл, начисто.

– Простите пожалуйста, – к оживленно беседующей троице подходит мужчина лет сорока с небольшим. – Михаил Сергеевич, мы с вами не знакомы, извините, что прерываю ваше общение, но, к сожалению, сразу после заседания я вынужден уехать, а очень бы хотелось передать вам одну вещь. Вы помните Мишу Петровского?

– Да, конечно, – Михаил Сергеевич мгновенно стал серьезным. – Ребята, вы извините, еще поговорим. Что с Мишей?

Незнакомец вместо ответа расстёгивает папку, достает журнал американского физического общества.

– Я – однокурсник Миши, сейчас работаю в Иллинойском университете в Чикаго. В последнем номере Physical Review опубликована статья, вызвавшая большой интерес. Но я-то помню, Вы с Мишей еще двадцать лет назад работали над этой темой, и вроде даже статью публиковали…

Михаил Сергеевич быстро листает журнал, вздыхает:

– Работали. Выступили с докладом на республиканской конференции, но тезисы доклада так и не опубликовали: у института не было денег, бумаги, типография бастовала. Остается радоваться, что были на правильном пути. Но что с Мишей? Где он?

– Насколько я знаю, он перегонял машины из Польши и однажды не вернулся из поездки. Время такое было…

– Да, время…

Они какое-то время молчат, потом однокурсник Миши уходит, а Михаил Сергеевич еще долго стоит в опустевшем фойе, вертит в руках журнал, вспоминая своего первого аспиранта.

***

В актовом зале университета под пристальным взглядом трех гениев Наташа Лукьяненко тормошит мужа и шепотом спрашивает:

– Юрка, что он тебе сказал, когда ты просил совета перед свиданием? Ты же помнишь?

– Помню, – вздыхает респектабельный молодой ученый, отвлекаясь от слушания доклада и наклоняясь к уху жены. – Не забудь вымыть ноги и надень чистые носки. Дома, сама знаешь, меня этому учить было некому.

Зов

Только что закончился дождь. Город, утомленный долгой жарой, с упоением дышал прохладным воздухом, распрямлял плечи прохожих, приподнимал на ладонях площадей напитанные влагой цветники и клумбы, улыбался вымытыми окнами, звенел гомоном ребятишек, купающихся в заполненном дождевой водой бассейне неработающего фонтана

– Дашка, ты даже представить не можешь, как я рада тебя видеть!

На свете был только один человек, который позволял себе называть Дарью Сергеевну Никитину, доктора физико-математических наук, мать троих почти взрослых дочек – Дашкой. Они столкнулись «нос к носу» на выходе из метро, махнули рукой на все дела и сели за столик на веранде маленького уличного кафе.

– Давай рассказывай. Как жизнь, работа?

Круглолицая полная женщина с гладкими зачесанными назад седеющими волосами сняла очки, рассмеялась:

– Представь, Маринка, на работу меня сегодня не пустили.

– И ты опять полезла в окно? Помню-помню эту историю, как ты опаздывала на работу и пряталась от начальства, – ухоженная