Анна среди индейцев - Пегги Херринг

— На что похоже китовое мясо?

Я знаю, что она не поймет вопроса. А даже если бы поняла, с чем она могла бы сравнить это мясо, чтобы стало понятно мне?

Она переводит на меня взгляд и ждет.

— Оно вкусное? — Я показываю рукой в сторону берега. Подношу пальцы к губам и делаю вид, что жую. — Тебе нравится?

В ее глазах появляется осмысленное выражение. Она поняла?

— Чабасапс. Чабулейкс хаук тикаа ду бачейал иш вий пусакшил хаук тикаа[44], — отвечает она, широко распахнув глаза и поднеся одну руку ко рту, а вторую положив на живот. Улыбается. Потом берет ту охапку, что побольше, и мы идем обратно к дому.

К нашему возвращению над чанами поднимается пар. Сложив хворост, я заглядываю в чан: вода в нем блестит. Я заглядываю в другой. То же самое. Проверяю третий. И там тоже. Женщина с неглубокой корзинкой снимает жир с поверхности воды в одном чане и перекладывает его в другой. Кажется, я поняла: вся эта подлива, которую мы едим при каждой трапезе, которая наполняет блюда, пузыри, короба — где бы еще они могли достать такое количество? Она из китового жира. Мы собираемся выварить его до последней капли и заполнить кладовые на грядущие месяцы. Хотя я и понятия об этом не имела, я, вероятно, ела кита каждый день с тех пор, как меня захватили в плен на речном берегу.

Вечером кви-дич-чу-аты устраивают праздничный пир. На лучших деревянных блюдах подаются куски китового мяса, жареного и вареного, в супе, обернутого листьями, с подливой. У одного блюда ручки вырезаны в виде крыльев, края выложены жемчужными зубами, которые мерцают в свете костров. Другое, глубокое, изображает лежащего на спине человека, с макушки которого свисает коса.

Кусок китового мяса, который принесли в дом Маки на шесте, выставлен на всеобщее обозрение у костра. Шест подвешен между двух зазубренных балок, мясо украшено перьями, кедровыми ветками и глазами кита, все еще соединенными жилой. Кровь стекает в неглубокий деревянный поднос.

Хотя я постоянно ем подливу из китового жира, я еще ни разу не пробовала мясо. Я откусываю маленький кусочек. Его вкус кажется одновременно необычным и знакомым. Похоже на оленину, но на запах и вкус больше напоминает селедку, и я откусываю еще один кусок, побольше. Когда я жую, пытаясь определить, нравится ли мне, замечаю, что Инесса смотрит на меня. Встретившись со мной взглядом, она улыбается и кладет руку на живот, совсем как раньше, на тропе в лесу.

Сидящий возле нее мужчина толкает ее локтем, она отворачивается и обращает улыбающееся лицо к нему. Он что-то берет с подноса и кладет перед ней. Этот тот колюж со шрамом на груди, который поднимался к нам на судно и который был на прошлом пиру. Инесса встает и медленно идет к коробам для готовки. Ее бедра покачиваются. Колюж со шрамом следит за ней взглядом.

Любое празднование колюжей обязательно сопровождается песнями и плясками, и этот пир не исключение. Маки в своей китовой шляпе танцует с женой в великолепном плаще с двумя нарисованными на спине китами. Под медленный бой барабанов они поворачиваются друг к другу и широкими шагами описывают круги. Барабаны бьют все быстрее, их круги сжимаются, они все ближе подходят друг к другу. Сойдясь в середине, они крутятся друг вокруг друга, словно танцуют польскую мазурку, которую все разучивали во время моего отъезда из Петербурга. Пух летит от них во все стороны. Закончив танец, Маки с женой долго пьют из короба с водой, украшенного перьями.

В середине зала собираются женщины. Среди них много поварих: лица все еще раскрасневшиеся, из причесок выбились пряди. Когда снова начинают бить барабаны, они раскрывают руки ладонями вверх и принимаются кружиться, подволакивая ноги, дергая руками в такт. Кажется, будто они поднимают небо.

Затем четверо мужчин выносят на середину зала тяжелую толстую доску. Собравшимся приходится раздвинуться, чтобы дать им пройти, и многие радостно кричат, когда замечают приближение доски. Снова бьют барабаны: их ритм звучит настойчиво, ему вторит стук по лавкам.

Четверо мужчин поднимают доску. Потом отпускают один конец. Наклоняют ее, поворачивают, потом снова поднимают медленными широкими кругами, словно рисуют восьмерки в пропахшем дымом воздухе. Они двигаются осторожно, чтобы не ударить зрителей в первом ряду.

Пот блестит у них на лбу. Когда доску поднимают под определенным углом, я замечаю яркое пятно. На ней нарисована красная точка, не крупнее ягоды.

Маки вступает в круг. В руках у него белое перо. Собравшиеся кричат.

Он останавливается, поднимает перо и оглядывает его. Гладит. Затем танцует с доской.

Он следует за ней. Когда доска поднимается, то же делает и его рука. Когда она поворачивается, он поворачивается следом. Когда она падает почти до самого пола, он тоже опускается и ползет за ней.

Теперь я вижу, что доска — это кит. Перо — гарпун.

Безо всякого предупреждения Маки целится, щелкает пальцами и бросает. Бросок попадает в цель. С первой попытки перо бьет в красную точку и, отскочив, опускается на пол. Стены сотрясаются от одобрительных возгласов, как от раскатов грома.

Позже, выйдя по нужде, я вижу над головой ясное небо. Я жалею, что со мной нет моего телескопа, но созвездия сегодня и так достаточно яркие. Кажется логичным, что я ищу созвездие Кита. Он, как всегда, повернут большим животом к охотнику Ориону. Я думаю, что Маки был бы доволен, если бы знал, что сегодня само небо отражает его успешную охоту. Пожелав своей любимой Полярной звезде спокойной ночи, я возвращаюсь по тропе к дому.

Чередование изнурительного труда с бурным празднованием длится четыре дня. В последнее утро, когда на берегу уже ничего не остается, кроме скелета, его тоже разбирают. Мужчины распиливают гигантские кости. Самые большие складывают в неглубокие траншеи вокруг домов. Маки объясняет мне, что они отводят воду во время ливней и не дают листьям с иголками забить канаву. Огромные, похожие на крылья лопатки колюжи откладывают в сторону, и Маки говорит, что они пригодятся в следующий раз, когда в стене его дома появится трещина.

— Все наружные кости скелета твердые, но внутренние пористые. Они нам тоже нужны. Мы делаем из них гребни и украшения. А еще они хорошо подходят для некоторых орудий. Прясла должны быть легкими и крепкими. Еще мы делаем из них орудие, с помощью которого обращаем кедровую кору в нити.

— Разве они не