Анна среди индейцев - Пегги Херринг

— Вовсе нет. Именно поры делают их прочными. Из них сложнее вырезать, чем из дерева, поэтому резчик обычно решает, какое изделие мастерить, только после того как увидит кость.

К концу этих четырех дней все наедаются до отвала. Я едва могу вообразить, чтобы меня когда-нибудь снова мучил голод. Мы заготовили много пузырей, раздувшихся от китового жира, и сложили их в доме. По ночам у основания каждого строения светятся, отражая сияние луны, свежие кости. Но кит оставил после себя не только осязаемые дары. А также и ощущение довольства, которое не проходит много дней.

— Анна, бросайте хворост, — приказывает Маки. Его лицо побледнело, голос звучит напряженно. На нем его красный сюртук, брюки и касторовая шляпа. Он встретил меня на середине дороги, ведущей из леса. — Нужно идти. — Я отпускаю связку хвороста. — Быстрее.

Он широко шагает впереди, я пытаюсь не отставать.

— Что случилось? Куда мы идем?

Он либо не слышит, либо не обращает внимания.

Через какое-то время мы выходим на берег, где по двум челнокам рассаживаются мужчины.

— Маки… извините… к нам идет корабль?

Надежда распирает мне сердце, отчаянная тоска по мужу вытеснила из головы все мысли. Если появился корабль, я скоро с ним увижусь.

Маки рассеянно смотрит на меня.

— Нет. Садитесь в лодку. Пожалуйста.

Я забираюсь в челнок, на который он показывает, но сам он садится во второй. С нами собираются еще много людей. Они выводят лодки в море и поворачивают на юг.

Океан почти не оказывает сопротивления — наоборот, течение подгоняет нас. Я чувствую меньшее беспокойство, чем во время последнего плавания. Колюжи поют, погружая весла глубоко в воду в такт песне. Мы плывем вдоль той же изрезанной линии усеянного водорослями берега, с одной стороны от нас те же мысы, с другой — то же необъятное море, сливающееся с небом. Свет на горизонте почти померк, когда челноки наконец направляются к берегу. Приходится лавировать между утесами, выстроившимися на нашем пути словно печные трубы. Вот островок с плоской вершиной, а за ним — устье реки.

Я вернулась туда, где «Святой Николай» сел на мель — где живет усатый тойон. Я словно гоняюсь за своим хвостом, как Жучка.

Мы пристаем за рекой. Местные колюжи — я помню, что Маки называл их квилетами, — приветствуют нас и ведут по берегу реки к лесной опушке, где расположено их поселение.

Тут я оставила Якова. Он должен до сих пор быть здесь.

Маки садится на лавку рядом с усатым тойоном. Мне едва видно их через набившуюся толпу. Никто не смеется и не улыбается. Мы приплыли сюда не праздновать. Я оглядываю головы в поисках шапки Якова.

И вижу Марию.

Никто не обращает на меня внимания, когда я приближаюсь к ней. Заметив меня, она вздрагивает.

— Что вы здесь делаете? — шепчет она. Притягивает меня к себе и долго держит в объятиях. Я целую ее в щеки.

— Я приехала с ним, — шепотом отвечаю я, указывая подбородком на Маки. — А ты что здесь делаешь?

— Меня привезли те люди, у которых мы были, — раненый паренек, старуха, которая готовит лекарства, и остальные.

— Где Яков?

Мария пожимает плечами.

— Они увезли его с собой. Наверное, он теперь вернется к ним.

— Ты знаешь, что происходит?

Она снова пожимает плечами.

— Последние несколько дней все очень расстроены, но я не знаю, из-за чего. Где вы были?

Я вполголоса описываю ей мою теперешнюю жизнь. Рассказываю, как работаю с Инессой. Сколь многому мне пришлось научиться.

— Я теперь как рабыня, — говорю я и издаю короткий сухой смешок. Резкий взгляд, брошенный на меня Марией, дает понять, что я сказала что-то не то. Я краснею.

Меняю тему.

— У меня есть и другие новости. Их тойон говорит по-русски.

— Что? — восклицает Мария. Какая-то колюжка смотрит на нас. — Откуда он его знает? — спрашивает Мария тише.

— Выучил много лет назад у русских моряков.

Мария, нахмурившись, смотрит на Маки. Разглядывает его сюртук, брюки, касторовую шляпу — и сапоги.

— Он выглядит чудно, — наконец заявляет она, — будто вышел из дома, который находится в нездешних краях.

— Он очень добр, несмотря на странный вид.

Маки говорит с колюжами и кажется еще более огорченным, чем до того, как мы покинули Цу-йесс. И сердитым. Усатый тойон отвечает с раздражением. Он недоволен Маки? Я не могу определить наверняка. Поворачиваюсь обратно к Марии.

— А ты как? С тобой хорошо обращаются?

Мария кивает.

— Я тоже работаю каждый день, как вы. Иногда я помогаю женщине, которая делает лекарства. Но я довольна — может быть, даже чуть больше, чем прежде. Работы здесь меньше, чем на корабле, и то, что они просят меня делать, не так утомительно.

Николай Исаакович говорил мне, что Российско-Американская компания великодушно обходится с алеутами вроде Марии. Дает им возможность выбраться из отдаленных деревушек, где они влачат жалкое существование. Обеспечивает едой, одеждой, лекарствами, хорошей работой. Многие из них, после того как выплачивают свой долг компании, ведут вполне приличную жизнь. Я не возражала ему, но знала из споров среди друзей отца, что это не совсем правда.

До сего момента мне казалось, что Мария не имеет представления о таких абстрактных материях. Мне казалось, она охотно выполняет свои обязанности, чтобы заслужить свободу, и, может быть, даже немного благодарна за предоставленную возможность. Поработав с Инессой, я стала иначе смотреть на предметы, из-за которых вечер за вечером ломали копья отцовские друзья. Я внимательно смотрю на Марию.

— Где остальные? Вы ничего о них не слышали? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Я никого не видела. Ты первая.

Наутро Маки подходит ко мне. Он выглядит так, будто не спал всю ночь.

— Анна, мне нужна ваша помощь, — говорит он. — Случилось нечто ужасное.

— В чем дело?

— Моя сестра. Ее похитили ваши люди.

— Прошу прощения?

— Ваши люди захватили мою сестру. Ее муж в отчаянии.

Так вот в чем причина волнения Маки, досады усатого тойона и расстройства квилетов, о котором сказала Мария. Но как такое возможно? В этом нет никакой логики.

— Ее схватили несколько дней назад. Все пытались договориться о ее освобождении, но ваши люди отказываются ее отпускать.

Что нашло на нашу команду? Почему они все еще сражаются с колюжами? Я думала, они попытаются добраться до «Кадьяка» или хотя бы найдут себе пристанище на зиму, чтобы дождаться, когда настанет более благоприятная погода для путешествия.

— Чем я могу помочь?

— Они желают обменять ее свободу на вашу. Вашу — и всех остальных. Как только вас