Последние боги: Пробуждение - Марк Егорчев

Молчание длилось несколько секунд, а потом раздался голос.

— Что с Триумвиратом? — спросил кто-то из бывших военных.

Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как внимание зала приковано ко мне.

— Мертвы, — коротко ответил я. — Гуров. Князев. Все. Их больше нет.

В аудитории поднялся ропот. Кто-то выглядел растерянным, кто-то облегчённым, но у большинства в глазах читалась одна эмоция — страх. Неужели они думают, что без Триумвирата им теперь не выжить?

— Значит, теперь ты тут главный? — голос из толпы. Женский, резкий.

Я усмехнулся.

— Нет. Я не собираюсь сидеть на троне, если ты про это. Меня не интересует власть.

— Тогда кто будет править? — снова этот голос, но уже с нотками тревоги.

— Вот для этого мы здесь, — ответил Виктор, перебив её. — Чтобы решить, как нам жить дальше. Без Триумвирата. Без их приказов. Без их дерьмовой системы.

Повисло напряжённое молчание. Люди переглядывались, осознавая, что теперь будущее зависит только от них.

— Нам нужно выработать новый порядок, — продолжил я, скрестив руки на груди. — Или мы держимся вместе, или каждый сам за себя. Но во втором случае через месяц нас просто не останется.

Кто-то нервно закашлялся. Другие опустили головы.

— Ладно, начнём с простого, — сказал Виктор. — Кто против того, чтобы лагерь остался единым?

Никто не поднял руки.

— Вот и отлично, — усмехнулся он. — Значит, вопрос не в том, надо ли нам оставаться вместе. Вопрос в том, как это сделать.

— И кто нас поведёт? — раздался новый голос, и в этот раз в нём звучал вызов.

— Пусть Виктор и ведет! — крикнул один из щитов, стоявших у стены. — Он доказал, что способен вести людей, когда организовал атаку Щитов на Гончих.

— А кто еще за него? — недоверчиво спросил один из гражданских, вроде бывший управленец из мэрии Владивостока.

— Мы, — голос раздался из группы бывших военных. — Без него нас бы гончие перебили, как собак. Мы готовы были погибнуть, но он держал строй, был на острие атаки. Прикрывал нас своим телом, не дал разбежаться. Без него потерь было бы в несколько раз больше.

— Да, но это бой. А управлять большой группой людей — другое дело! — возразил этот же чиновник.

— Управлять людьми — это и было его делом, — вмешался один из мужчин, которых я помнил как кадровика из администрации. — До катастрофы Ковалёв был заместителем начальника части полицейского спецназа «Альфа». Он командовал бойцами в критических ситуациях, принимал решения под давлением. Он знает, что значит ответственность. Да и сейчас не мирное время, и нам требуются руководители, знакомые с военным делом.

— Кроме того, — продолжил кадровик, — в первые дни катастрофы он был на службе, спасал людей, пытался эвакуировать гражданских, в то время как его жена и сын погибли.

Возникло напряжённое молчание. Теперь никто не спорил. Виктор сглотнул, но ничего не сказал.

В аудитории вновь поднялся шум. Некоторые кивали, другие переговаривались.

— А что, если он окажется таким же, как Князев? — прозвучало опасение.

Виктор сжал кулаки, затем шагнул вперёд и сказал спокойно, но жёстко:

— Если я начну упиваться властью — пусть меня первым в землю закопают.

Тишина. Слова повисли в воздухе. Люди смотрели на него, оценивая.

Я выдержал паузу, затем добавил:

— Виктор Ковалёв. Позывной Бастион. Не просто хороший боец, а человек, который не сломался, когда потерял всё. Если кто-то справится лучше — вставайте. Но я бы не советовал, потому что я поддерживаю именно Виктора.

В зале повисла гробовая тишина. Ни один человек не решился сделать шаг вперёд.

Глава 30: Новый порядок

Черняка привели ближе к середине собрания. Щиты вели его под руки, но необходимости в этом не было — он не сопротивлялся. Лицо его было, как обычно, немного истеричным, а в глазах читался отстранённый интерес, будто это не суд над ним, а очередной эксперимент, который он наблюдает со стороны.

— Анатолий Васильевич пытался сбежать, — коротко сообщил один из Щитов, сталкивая его вперёд. — Думал, что никто не обратит внимания в этом хаосе.

Черняк не отрицал. Только пригладил волосы, оглядел собравшихся и чуть усмехнулся.

— А вы что, правда думали, что я добровольно останусь здесь? После всего, что случилось?

В аудитории зашумели. Многие из тех, кто сидел в зале, помнили, каково это — находиться под его влиянием. Холод, бесчувственность, отсутствие контроля над собственными эмоциями… Казнь казалась самым очевидным и логичным решением.

— Этот ублюдок был в Триумвирате, — крикнул кто-то из толпы. — Он использовал нас! Мы что, просто дадим ему уйти?

— Или, что, оставим его в живых, чтобы он снова полез в наши головы? — добавил другой голос.

Люди зашевелились. Было заметно, что толпа готова провести свой суд Линча прямо сейчас.

— Тихо, — голос Виктора прозвучал твёрдо. Он поднялся со своего места, окинул всех тяжёлым взглядом. — Мы решим это здесь и сейчас. Хладнокровно.

— Да что тут решать?! — раздался раздражённый голос. — Казнить его и дело с концом.

Я лениво обвёл глазами зал. Люди были злы, напряжены. Кто-то боялся Черняка, кто-то просто хотел справедливости. Я не собирался защищать его. Но и выбрасывать такой полезный инструмент просто потому, что он «работал с Гуровым и Князевым» — было бы глупо.

— Хватит, — сказал я, вставая. — Послушайте, я не питаю к нему тёплых чувств. Но вы реально хотите угробить единственного человека, который может контролировать эмоции других?

В зале воцарилось молчание. Я дал им пару секунд, чтобы осознать сказанное, потом продолжил:

— Сейчас нет контроля Гурова. Люди могут делать что угодно. Кто-то боится. Кто-то в панике. Кто-то уже думает, как прибрать власть к рукам. А теперь скажите мне, что мы будем делать, когда начнутся бунты? Когда кто-то решит, что ему не хватает еды, и пойдёт её отбирать у других? Или у кого-нибудь съедет кукуха от происходящего? Когда страх станет сильнее разума?

Я перевёл взгляд на Виктора. Он смотрел на меня напряжённо, но не перебивал.

— Мы можем использовать его. Не как правителя. Не как того, кто принимает решения. А как инструмент.

Черняк, до этого молчавший, вдруг заговорил. Голос его был высоким, немного подрагивающим:

— Я не собираюсь оправдываться. Я не делал ничего из того, о чём жалею. Я учёный. Я изучал природу человеческих эмоций и их влияние на общество. Триумвират дал мне возможность для экспериментов, а я её использовал. Если бы не они, нашёл бы кого-то другого.

В зале снова загудели, но теперь в этом гуле было меньше гнева, больше — настороженности. Он говорил слишком спокойно. Слишком откровенно.

— Я понимаю, что выбор у