Костер в белой ночи - Юрий Сбитнев

— Тайга, парень, как и людей, много. И у каждой голос свой и песня своя. Можно тайгу глазом видеть, а можно ухом и вот этим тоже, — старик постучал пальцем себе в грудь. — А понял, парень, я — нету смерти. Нету. Ты костюм износишь — скинул его, другой надел. Так! Жалко? Нет. Время пришло. А тело износил, тоже сбросил. А на чем оно, тело-то твое? А?

Степа покачал головой: «Ух, умный старик!»

— Сбросил, а сам-то в дерево ушел, в зверя, в травинку вон. У каждого свой круг. Весь пройдешь и снова начинаешь. Я медведем был, а перед ним-то шибко древним, древним человеком, в пещере жил. Я — сам.

— Авачан?

— Нет. Авачан — одежка. Я жил. И опять медведем буду. Срок вот пришел. А круг, паря, большой, и кедром будешь, и кузнечиком, и птицей. Каждому только по-разному. Понимаешь? Все вокруг — это человек. Зря губить ничего нельзя.

— А как же, деда, если ничего губить нельзя, то ничего и не будет.

— Зря губить нельзя! Для жизни — можно. Ты маленький — маленький из мамы молоко пил? Пил. Ты у нее отбирал — отбирал. Она тебе давала. А если грудь грызть начал, захотел мясом питаться? Кто тебе разрешил? Никто. Мать себя, как надо, детям отдает. Тайга — мать наша. Бери у нее, как у матери молоко, сколько для жизни надо. Убил на охоте медведя, тело рушить будешь, куда жизни перейти? А? Ты себя медведем не помнишь?

Копырев смутился и, чтобы скрыть смущение, улыбнулся:

— Я, дедушка, наверное, зайцем был.

— Может, и зайцем. А я не все вспомнил. Думаю вот и думаю. Хожу по тайга, слушаю, понимаю. Плачет тайга все, жарко ей. Плачет. Как бы зла большого не сделалось, парень. Ой, не дай бог, зло тайга сделать.

— Дедушка, а ты когда медведем станешь? — спросил Илюшка.

— Скоро, скоро, Илько.

— Ты мне ножик отдай свой тогда.

— Отдам, Илько, отдам.

— Ты про что это лохмадеи-то разводишь, дед?

Ефимов давно ужо слушал рассказ Авачана, сидя на береговом свалке. Опухшее со сна лицо было измято и нетрезво.

— Копырев, принеси воды, все равно не спишь, — попросил он, и Копырев встал и пошел к реке, где стояли еще с ночи оставленные кем-то ведра.

Когда он черпал воду, рядом тяжело ударила рыба. «Что ж, и рыбой кто-нибудь должен стать? — вдруг подумал и тут же отогнал от себя эту мысль: — Вот чудак, наслушался сказок, как маленький». Но сам не поверил этим мыслям и, чтобы не думать, засвистел тихонечко, пошел в гору крупным шагом, стараясь разом задохнуться.

Ефимов долго умывался, фыркал, сморкаясь и отплевываясь. Копырев поливал ему на спину, на шею, в руки.

— Чего это там старик брехал?

— Так, о тайге говорил.

— Здоров врать. Ты — медведь. Полей-ка на спину… Ах, хорошо, хорошо… Лей, лей…

— Ефимов, мы в обратную идем, надо что передать? — подошел Стена, встал, рассматривая сильное, загорелое тело Ефимова.

— Не, ничего. Скажи Аксентьеву, через неделю пусть перекидывает нас. Все сделаем. Понял?

— Понял. — Стена уже вроде бы собрался уходить, да вдруг замялся, сказал смущаясь: — Костры, пожиги делать в тайге не надо. Тайга горячая, вспыхнуть может.

— А ты что, пожаринспектор? — Ефимов выпрямился, растираясь руками, сгонял с себя воду, кожа упруго ходила под ладонями. — Не жгем мы, не жгем! Что у меня, головы нету? Или я дурней твоего деда? Хочешь выпить?

— Нет, — Степа отрицательно покачал головой. — А как же ты через неделю собираешься на новый знак? Если землю не жгешь?

— А вот так, по-стахановски. Скажи, чтоб через неделю перебрасывали. А может, выпьешь? Ох, хорош больно спирток, жена прислала. А?

— Нет.

— А ты выпьешь? — Ефимов повернулся к Копыреву.

— Если немножко только, для сна.

— Много я тебе и не дам.

Разведенный еще с ночи спирт был теплым и неприятным. Копырев с трудом выпил граммов сто и закашлялся.

— Ты и пить-то не можешь. Эх, Копырев, Копырев, что ты за человек?! Иди спать, а то на работу не добудишься.

Ефимов взял удочки и направился к реке.

Аксентьев в письме просил: «форсировать работы». План под угрозой, а значит, и прогрессивки, и премиальных не будет. Вся надежда на его — ефимовский участок. Успеет сдать вышку за десять дней — будет план. Об этом просит и начальник экспедиции. «Я им за десять две сдам», — думает Ефимов, выбирая место для заброса удочки.

Четырнадцать лет ходит по тайге Ефимов. Начинал он мальчишкой. Кайлил землю, рыл шурфы, таскал на своих плечах бревна, валил лес, строил в самых гиблых местах геодезические знаки, голодал и холодал. Чего только не было за эти четырнадцать лет! И никогда не был Ефимов позади других, и тогда, когда был рабочим и бригадиром, и теперь вот, техником. А потому и все уважение ему, и поощрения, и премии, и деньги хорошие. Совсем ладно в жизни стало, когда пришел на работу начальником партии Аксентьев, а начальником экспедиции Хаенко. Ни тебе докучливого глаза, ни моралей — работай как знаешь, полное доверие. А знал Ефимов много. Как деньгу сэкономить, обойдясь меньшим числом людей в бригаде, нежели положено, какую подешевле технику применить, как мерзлоту или скальную породу сподручнее вынуть, как вместо пяти положенных по плану знаков за сезон поставить восемь. Много знал Ефимов — царь и бог он в тайге.

Забросив подальше от райцентра бригаду Ефимова, на самую границу района, Хаенко и начальник партии Аксентьев давали право работать технику так, как ему заблагорассудится, дабы подтянуть кривую выполнения плана, которая нынешним летом поднималась крайне медленно. «Ефимов не подведет, Ефимов сделает». И Ефимов делал, он знал цену копейки. «Работа — это деньги. За деньги можно сделать все. На что Копырев — небитый парень, а и он испугался, что выгонит его из бригады Ефимов. Побежал на сопку, набил шурф плахами, поднял пожиг. Боится копейку свою потерять. Деньги — они сила, — думал Ефимов, поминутно таская из реки крупного бойцового хариуса. — Прожгем мерзлоту за милую душу. Четырнадцать лет жгу — ничего. Сушь в тайте?! А, где наша не пропадала — пронесет».

Пожиг Копырев сделал нормальный. Нешибко и большой, но жаркий. Ефимов сам сходил на сопку, проверил и еще подкинул плах в огонь… «Дело не ждет, дело делать надо. Сухо, конечно, в тайге. А что делать? Не сидеть же сложа руки. Риск? Конечно. Но не рискует тот, кто ничего не делает… Ефимов не подведет. Ефимов сделает. Вот Аксентьев ахнет — уже перебрасывать! Вот так Ефимов! Через три дня Степка со стариком придут в Буньское…» Солнце, выйдя в зенит, будто бы прекратило свой ход, повисло, горячее, в пустой беспредельности вылинявшего неба. Где-то застрекотал самолет. Надоедливый, сухой стук мотора нарастал, и вот из-за сопки бреющим вынырнул «АН-2». Он развернулся над самым лагерем, разом взмыл ввысь, набирая высоту вдоль русла Чоки, и там у белых гольцов снова круто развернулся и пошел на лагерь, продолжая карабкаться вверх.

Ефимов следил за ним, и когда сухой стрекот во второй раз стал наплывать на лагерь, теперь только, приглушенный высотой, он поспешно смотал удочку, подхватил садок и заспешил к палаткам, провожая глазами отделившийся от самолета предмет — летчик выбросил вымпел. «Будут прыгать», — подумал Ефимов.

…Копырев проснулся от рева мотора. Самолет, почти касаясь верхушек деревьев, стремительно пронесся над ним, казалось вжимая все живое в землю. Под марлевым пологом было душно, тень порочных кустарников совсем не защищала от жары. Копырев повернулся на спину, проследил за черной тенью самолета и когда она скрылась, все продолжал смотреть в пустое раскаленное небо. Рев самолета снова наплывал на него. Копырев скоро увидел «АН-2» высоко над собой. Он плыл в небо, чуть набирая высоту, и вдруг от него отделилась крохотная капелька, за ней — вторая, третья. В небе белыми вспышками распахнулись парашюты, и было видно, как крохотные человечки что-то делают там, под куполами, обживаясь в этой неуютной пустыне.

Копырев откинул полог и, как только распустился первый парашют, услышал вдруг отчаянный голос там, у палаток:

— Горим! Горим, братцы! Горим!..

Натягивая брюки и энцефалитку, Копырев все глядел и глядел в небо на приближающихся парашютистов и не мог никак попасть ногами в сапоги и, когда снова закричали у палаток: «Братцы-ы-ы, пожар! Горим, братцы!» — кинулся, не разбирая дороги, на этот крик, ощущая всем сердцем уже не только свое горе и свою беду, но что-то значительно неотвратимое, что должно свершиться вот сейчас над всеми.

Глава IV

В связи с тем, что в районе создалось чрезвычайное положение с лесными пожарами, которые действуют на больших площадях, в условиях высокой пожарной опасности, и во исполнение указаний облисполкома исполнительный комитет районного Совета депутатов трудящихся решает: