Проклятие Шалиона - Лоис МакМастер Буджолд

лентами. Священник был один, и выглядел он страшно усталым, но заказчик – бедняк, хоронивший единственную дочь, – не мог себе позволить пригласить больше служителей церкви. Рокнарийцы в сходных ситуациях часто использовали рыб, но, в соответствии с их религиозными традициями, числом четыре, а не пять. Рокнарийские священники окрашивали рыб в разные цвета, а потом по маршруту, которым рыбы плавали в тазу, узнавали волю Богов. Какими бы рыбами, птицами или животными не пользовались священники, участвовавшие в церемонии, именно таким способом Боги одаривали усопшего счастьем последнего чуда.

Богатый Храм в Кардегоссе имел возможность организовать похороны с участием самых разнообразных животных и птиц – разного вида, типа, пола и породы. Священник Храма Дочери, одетый в ритуальный бело-голубой костюм, держал в руке хохлатую белую сойку. Наряженная в зеленое женщина-священник из Храма Матери несла на руках большую зеленую птицу, близкородственную, как полагал Кэсерил, птицам из зверинца Умегата. Человек из Храма Сына, сам в красно-оранжевом плаще, вел на поводке молодого лиса, чья ухоженная шкура сияла среди мрачных теней ритуального зала подобно огню. Священник Отца, весь в сером, вел крупного, массивного, явно осознававшего свое достоинство волка. Кэсерил ожидал, что служка из Храма Бастарда, одетая в белое, принесет одну из священных ворон из башни короля Фонзы, но у той в руках оказалась парочка пухлых крыс, с любопытством поглядывающих на собравшихся двуногих своими пытливыми глазками.

Служители культа пали ниц, умоляя Богов подать им знак, после чего встали в изголовье смертного одра и начали по очереди подносить к усопшему принесенных животных и птиц. Священник Храма Дочери стряхнул с руки сойку, но та полетела не к покойнику, а к хозяину – так же, как и зеленая птица из Храма Матери. Лисица, освобожденная от поводка, понюхала воздух, подбежала к постаменту, на котором стоял гроб, и, поднявшись наверх, колечком свернулась возле тела, уткнувшись носом в голову покойника. Улегшись, лисица глубоко вздохнула.

Волк, весьма опытный в подобных делах, не проявил к мертвому ди Санде никакого интереса. Служка Храма Бастарда опустила крыс на каменный пол, но те бросились назад, пробрались по рукаву ее плаща вверх и, выбравшись наружу возле ушей хозяйки, стали попискивать и хвататься зубками за локоны ее волос – так что ей пришлось почти силой отрывать их от прически.

Итак – ничего особенного, никаких сюрпризов. Если человек при жизни заранее не посвящал себя какому-нибудь конкретному Божеству, то души бездетных шли обычно к Дочери или Сыну, а души почивших родителей – к Отцу или Матери. Ди Санда был бездетен, свою юность отдал службе в военном ордене Сына, поэтому, что было совершенно логично, Сын и должен был забрать его душу. Бастард, Бог последнего прибежища, Бог двусмысленный и постоянно противоречащий самому себе, был спасением для тех, кто сделал из своей жизни катастрофу, кого презирали, кем брезговали старшие Боги. Допустим, если умерший имел где-то незаконного ребенка, но не знал об этом и не отдал тому ни части своего сердца, ни должной заботы, его душой могли пренебречь и Сын с Дочерью, и Отец с Матерью. Тут-то и подворачивался Бастард.

Подчиняясь выбору, сделанному изящным лисом Господина Осени, священник Храма Сына выступил вперед, чтобы, завершая церемонию, именем своего Бога благословить мятежную душу усопшего, после чего скорбящие прошли мимо смертного одра ди Санды, возлагая пожертвования на алтарь Сына за упокой новопреставленного.

Кэсерил едва не пронзил кожу ладоней ногтями, когда среди прочих к смертному ложу ди Санды подошел Дондо ди Джиронал. Тейдес, еще не оправившийся от потери, с лицом, исполненным горя и грусти, прошел мимо своего секретаря, сожалея, как надеялся Кэсерил, обо всех своих ссорах с преданным ему наставником. На алтарь он возложил солидную сумму в золоте.

Изелль и Бетрис, обе также были тихими и вели себя спокойно – и во время церемонии прощанья, и позже. Они почти ничего не говорили по поводу сплетен, которые были спровоцированы убийством ди Санды, отклоняли все предложения посетить город и находили мельчайшие поводы для того, чтобы увидеться с Кэсерилом и убедиться в том, что тот жив.

Весь королевский двор только и говорил, что о таинственном убийстве ди Санды. Новые, драконовские меры были приняты против самых опасных отбросов общества – грабителей и воров. Кэсерил хранил молчание. Смерть ди Санды не казалась ему чем-то непостижимым. Проблема состояла в том, чтобы веско и однозначно донести доказательства до ди Джироналов. Он вновь и вновь обдумывал их, но никак не мог выстроить логическую цепочку так, чтобы каждый шаг неумолимо вел к следующему, и так – до самого конца. А если он не добьется в своих фактах и мыслях предельной стройности и четкости, то лучше уж тогда садануть себе ножом по горлу – и дело с концом!

Может быть, в преступлении безосновательно обвинят какого-нибудь неудачливого грабителя? И тогда он… Но что тогда? Чего стоит его слово сейчас, когда по замку и городу распространились слухи о причине появления на его спине этих ужасных шрамов? Большинство придворных убедились в его невиновности, узнав о том, какие свидетельства принесла на своих крыльях священная ворона. Но были и такие, кто считал, что сплетня имеет под собой основания – не случайно же некоторые мужчины-придворные сторонились Кэсерила, а дамы отшатывались, когда он имел неосторожность случайно к ним прикоснуться. Но констеблю так и не удалось найти жертвенное животное, а потому двор зажил своей обычной беззаботной жизнью, которая прикрыла неприятный случай, произошедший с секретарем принца, как струпья прикрывают заживающую рану.

Тейдесу предоставили нового секретаря, которого собственноручно из штата своей канцелярии выбрал старший ди Джиронал. Это был некий узколицый тип, креатура самого канцлера, который ничего не предпринял, чтобы сблизиться с Кэсерилом. Дондо, не скрываясь, делал все, чтобы отвлечь принца от скорбных мыслей, организовывая различные, порой весьма предосудительные, развлечения. Тому, насколько они были предосудительными, Кэсерил сам стал свидетелем, когда Тейдес, явно неспособный найти нужную дверь, ввалился в комнату Кэсерила, где его вывернуло прямо под ноги хозяина комнаты доброй квартой красного вина. Кэсерил отвел принца, совершенно ослепшего и слабого, в его покои и препоручил заботам слуг.

Более всего, однако, обеспокоил Кэсерила другой случай – когда он увидел зеленый изумрудный блеск на руке капитана гвардейцев, которые сопровождали принца и принцессу в столицу из их баосийского замка – того самого капитана, который, преклонив колено, клялся провинкаре, что жизнь готов положить за жизнь и благополучие Изелль и Тейдеса. Когда капитан проходил мимо Кэсерила, тот схватил гвардейца за руку и,